Я побывал на съемках этого фильма и на камерном просмотре отснятого материала, организованном Светланой Кармалитой. Сам Леша на просмотре, как всегда, отсутствовал. Почему? Не хотел, «с отвращением читать жизнь свою…»? Срабатывал инстинкт самосохранения? Знал, что немедленно возникнет желание сделать все по-другому, лучше, которое невозможно немедленно же реализовать?
Кстати, Леша утверждал, что никогда не смотрел ни одного фильма своего сына Алексея Германа-младшего. Почему? Возможно, хотел минимизировать свое неизбежное влияние на него…
Показанный тогда материал произвел на меня чуть ли не более сильное впечатление, чем увиденный значительно позднее фильм. Некоторых выкинутых эпизодов мне до сих пор жалко. И вообще однажды я сказал Леше что-то про передержанную пленку. Он обиделся. Я расстроился – «Хрусталёва…»-то все равно люблю.
А на его съемках я увидел две поразившие меня вещи. Во-первых – кабинет Германа на «Ленфильме». Все его стены – буквально с пола до потолка! – были обклеены фотографиями тех лет, в которые происходит действие фильма: начала 50-х. Попадая в германовский кабинет, ты действительно оказывался в другой эпохе. А кто-то еще пытается машину времени изобретать – глупые, Герман ее уже давно изобрел, и это оказалось, как все гениальное, просто!
На этих обклеенных стенах висел один из ключей (а другой хранился в потрясающей германовской памяти) к разгадке абсолютной достоверности и документальности каждого его кадра.
Написал «документальности» и сам удивился. Ведь каждый его кадр – прежде всего художественный. Да что там! Практически каждый – потрясающая картина! Но при этом еще и фотография. Иногда – фотография того, чего даже не было, но могло быть (а скорее всего, все-таки было, да никто, кроме него, не увидел)… Как скрупулезная документальность и художественность (с преображением!) сочетаются в кино Германа? Вот загадка, которую не разгадать.
Быть может, именно Герман, вернув кино к его истоку – ожившей фотографии, поднял его до уровня равных из равных искусств: литературы, живописи… Неслучайно, когда я смотрю-пересматриваю картины Германа, в памяти всплывают тоже картины – Брейгеля, Филонова, Магрипа, даже Босха (особенно это касается последней ленты)…
Но вернусь на «Ленфильм» и на много уже лет назад.
Из кабинета Германа я проследовал непосредственно на съемочную площадку. Снимался эпизод в квартире главного героя, генерала от медицины в исполнении Юрия Цурило.
О, как на него Леша кричал! Не кричал – орал. Даже, по-моему, как-то оскорблял. Скажу одно: на месте Юрия я бы не выдержал и, возможно, полез в драку. Цурило выдержал (в отличие от Ярмольника – однажды, значительно позднее, уже на съемках «Трудно быть богом»). А потом Герман много раз возмущенно говорил, что не понимает, как Цурило за эту роль ухитрились не дать «Нику».
На съемках «Трудно быть…» я не присутствовал, хотя Леша несколько раз меня, дурака, звал. Зато там был мой близкий друг, недооцененный критиками прозаик Валерий Болтышев. Причем не в качестве наблюдателя, а в качестве непосредственного участника.
Валеру очень ценил и опекал Александр Михайлович Борщаговский (он стал одним из «ребят» Борщей). А Леша увидел Валеру и предложил ему роль в своем фильме во время встречи Нового года, одного из тех семнадцати или восемнадцати Новых годов, которые мы встречали вместе с Германом и Кармалитой. (Подозреваю, это происходило, в частности, потому, что киношную среду Герман недолюбливал и среди нас, «некиношников», чувствовал себя раскованней и уютнее.)
Германа заинтересовала выразительная Валеркина полухорватская внешность, и он оценил его артистизм – Болтышев в тот Новый год много пил и пел. Впрочем, на съемках ни пить, ни петь ему не довелось, зато пришлось месить пуды грязи, погружаться в бочку с ледяной водой и даже, кажется, висеть на виселице. Обо всем этом Валерка рассказывал мне, заново поражаясь жесткостью Германа в работе с актерами и его перфекционистской приверженностью к абсолютной достоверности каждой детали и эмоции (и это в фильме по фантастической повести!). В мире своего кино он, конечно, был царь и бог.
Но совсем другого Лешу знали его друзья-приятели вне съемочной площадки. Еще раз повторю – человек-праздник.
Таким я видел его, например, в японском ресторане в Питере, куда он меня позвал, и где, кажется, сумел убедить официантку, что я японец – просто раз и навсегда побледневший из-за переживаний за отнятые Северные территории. К тому же мои и без того узкие глаза (особенно один, из-за которого мой отец Парень называл меня «япошкой») по мере сидения становились еще уже.
Таким он всегда был и во время многочисленных совместных встреч Новых годов.
В нашем переделкинском доме они со Светланой появлялись всегда часа за два до боя курантов. Большой, с широкой улыбкой и сверкающими грустными глазами Леша по-медвежьи облапливал меня с Аней своими огромными ручищами и что-нибудь этакое говорил. Ну, например, спрашивал, неужели мы все еще не развелись, а то он со Светкой уже договорился и (кивок мне), «хоть она, конечно, старенькая, зато будет о тебе заботиться» (кивок моей жене), «а если тебе будет его все равно жалко, мы с тобой можем его усыновить, Светка возражать не станет».
И потом весь вечер рассказывал замечательные истории, а еще импровизировал что-то вроде маленьких пьес с привлечением участников застолья. А среди них было много известных людей, умеющих держать стол и привыкших быть в центре внимания: Евгений Евтушенко, Александр Городницкий, Юрий Карякин, Андрей Вознесенский, Зоя Богуславская, Инна Лиснянская, Евгений Рейн, Толя Головков, Наташа Пастернак… Но все как-то совершенно естественно и к общему удовольствию крутилось вокруг Германа. Порой он уставал и удалялся в соседнюю комнату полежать. Через некоторое время к радости всех возвращался.
Один его новогодний тост оказался записанным на видео. Это 2007 год. Герман сказал, что хочет поднять рюмку за то, что нас ждет в будущем:
– Может, вы про это не знаете (подразумевалось: хоть некоторые и работают в газете. – О. Х.)… Но вот недавно наши альпинисты в Непале забирались на одну из гималайских вершин – 7400 метров. Они забрались на 7000 метров и, чтобы одолеть последние 400, оставили все вещи и полезли налегке. Когда спустились обратно, обнаружили, что все их вещи с… – да простят меня девочки – … слямзили. Значит, уже появились люди, которые могут подняться на 7000 метров, чтобы что-то с… ить!
Потом Леша выразил уверенность, что с годами таких людей будет все больше и больше.
Но не только веселье царило за столом. Обсуждались и вполне серьезные материи. Одной из постоянных тем была депрофессионализация – катастрофическое снижение профессионального уровня прежде всего в кино и на ТВ, но не только. Всякий раз находились новые вопиющие примеры. Договаривались до цивилизационного кризиса в одной отдельно взятой стране.
Однажды (это была встреча 2006-го) я затянул довольно бестактную – среди людей старше себя – песню про то, что вот в этом году мне исполнится 50 и как жить в таком критическом возрасте? Пусть, дескать, поделятся опытом. Евтушенко мрачновато молчал. Карякин выразился в том смысле, что спасает только работа. А Герман вроде как почти о другом сказал:
