Текст я передал примерно следующий: «Юр, тут меня на станции малость попинали, а главное, грабанули. Принеси, пож., сигареты». Ни к кому из ближайших соседей я не пошел: знал, что все поголовно не курят. Да и вообще – к кому же еще обращаться, когда случилась неприятность, если не к Щекочу; все знали: если что – немедленно к нему. Он помогал, даже когда его не просили о помощи…
В общем, передал я Щекочу свою «телефонограмму» и стал ждать.
И вдруг на меня обрушилась лавина звонков, причем даже междугородних. Встревоженные голоса родных, друзей и знакомых почему-то (с разной степенью деликатности) спрашивали об одном: жив ли я? (Моего уверенного «Алло!» всем для выяснения этого обстоятельства почему-то было недостаточно.)
Выяснилось, что, когда я слал сообщение Юрке на пейджер, он сидел вовсе не на своей дачке, как мне представлялось, а на студии НТВ, в прямом эфире (тогда еще были такие). Прочитав мой месседж, он тут же сообщил всей стране, что на станции Переделкино зверски избит поэт Хлебников и это не иначе сделано для того, чтобы сорвать завтрашний вечер-митинг в ЦДЛ против войны в Чечне, который вышеназванный должен был вести.
По-моему, это самый удачный политический пиар Щекоча. Но он бы не был собой, если б ограничился пиаром: вскоре в мою дверь постучали два симпатичных «шкафа», присланные Юркой, и не только вручили пачку сигарет, но и попытались выяснить приметы грабителей. К сожалению (или к счастью?), я ничем помочь им не мог, и они уехали.
А на следующий день я все-таки должен был согласно афише вести антивоенный вечер в ЦДЛ.
…Увидев меня, не поврежденного головой, Щекоч обрадовался, а когда понял, что и лицо мое тоже почти невредимо, расстроился, а потом стал громко смеяться. «Ты, – говорит, – как Марк Твен скажи, что слухи о твоей смерти сильно преувеличены».
Кстати, потом выяснилось, что этот вечер стал чуть ли не главным предвыборным мероприятием «Яблока» в Москве. По крайней мере – самым заметным.
…На станции Переделкино сажусь в электричку. «Солнечная». Это место прославилось на весь мир благодаря «солнцевским», Юриным клиентам. Их лидер Михась стал успешным бизнесменом, спонсирует окрестные церкви, получил от патриарха церковный орден. А однажды даже шикарно издал Библию и подарил Щекочу. «Подпиши!» – попросил Щекоч. «Как?» – задумался Михась. «Ну напиши – от автора».
Востряково (теперь – Сколково, хотя само Сколково отсюда далеко, зато – модернизация!). Здесь дача нашего общего друга – Толи Головкова, с которым я много раз боролся за диван на Юркиной кухне в Очакове. Но уже не в Очакове, а именно на востряковской, позже появившейся Толиковой даче Юрка с друзьями встречал новый век. Не очень радостно.
А вот и Очаково.
Здесь на первом этаже старого дома у школы, в маленькой однокомнатной квартирке с большой кухней, на «крейсере», как с Юркиной подачи стали ее называть, прошло много счастливых лет нашей дружбы.
Часто ночами Юрка писал, а я спал на знаменитом (потому что кто там только не спал!) кухонном диване, на который порой сваливался среди ночи из окна кто-нибудь из общих друзей. Утром Щекоч будил меня и сразу же начинал читать только что написанный текст (некоторые потом стали знаменитыми). Понимая жестокость ранней побудки, он смягчал ее бокалом пива, а то и шампанского (в этом случае приговаривал: «Ну где еще тебе с утра приносили шампанское в постель?!»).
Надо сказать, что вся комната за стенкой в это время была усеяна скомканными листками – на каждом одна фраза, первая. Ее Юрка всегда очень долго искал, она должна была задать правильную интонацию всей статье. А найдя, дальше строчил на машинке как пулемет, невзирая на многочисленные опечатки и орфографические ошибки.
Нет, «крейсер» был не просто холостяцкой квартирой или вариантом одной из спасительных во времена застоя гостеприимных московских кухонь. Это был флагман здорового образа жизни, предполагавшего естественное пренебрежение бытовыми удобствами и вообще материальным, а еще – безусловное аристократическое равенство со всем живущим. Поэтому здесь во время частых «сборов» (словечко Щекоча) легко уживались милицейский начальник и лидер спартаковских фанатов; знаменитый писатель, начинающий актер и только что выпущенный из «обезьянника» архангельский хиппи, вздумавший в центре Москвы дарить незнакомым людям цветы…
Кроме нас, птенцов гнезда Юрий-Петровичева, залетали сюда и такие птицы, как Ролан Быков, Эдуард Успенский, Александр Аронов, Юрий Рост, Борис Жутовский, Валерий Фокин, Павел Лунгин…
А еще Щекоч сам любил ездить по гостям. И часто брал с собой меня. Приехав вечером к одним друзьям, он тут же садился за телефон и начинал звонить другим. К которым мы через пару часов заваливались. Здесь повторялось то же самое: Юрка садился за телефон друзей и звонил друзьям – уже третьим. И спустя пару часов мы к ним, третьим, приезжали. Благо поймать машину за рубль или, в крайнем случае, за трешку в тогдашней ночной Москве было нетрудно.
Зачем он объезжал за ночь несколько «московских кухонь»? Наверно, Щекочу было важно удостоверить всех друзей-приятелей, что он у них есть, и самому убедиться, что у него много верных друзей.
После таких инспекций Москвы в Очакове, на «крейсере», мы оказывались только под утро. В рассветной дымке за немытым окном таял угловатый москвичонок или даже дребезжащий автобус. Можно было ложиться спать. И если денег после ночного путешествия не оставалось совсем, не беда: на кухне имелся заветный подпол, заполненный пустыми бутылками из-под пива. А в те благословенные годы три пустые бутылки обменивались прямо в магазине на одну полную – в данном случае, очаковским пивом «Ячменный колос»…
Потом здесь же, на «крейсере», была Юрина свадьба, после которой почти все гости остались и спали на полу, столе, а также – шкафу (!) и даже на приведенной в дом невестой эрдельтерьерше Вулли. Как ни удивительно, изменение семейного положения Юры не изменило его образ жизни.
А вот после второй свадьбы очаковская квартира была обменена на другую, побольше и поближе к центру, впоследствии оставленную второй жене. Так «крейсера» не стало.
Но Юра получил маленькую «литгазетовскую» дачу в Мичуринце. И с тех пор «сборы» происходили там. Им не мешало депутатство Щекоча. Разве что участников таких «сборов» стало уж очень много. И это вопреки времени, в котором уже больше не наблюдалось «московских кухонь» и взаимного желания людей чаще встречаться.
А своя квартира у Юрки все-таки появилась, но много позже. Он с удовольствием рассказывал, как именно.
Когда кончился его первый депутатский срок в Госдуме, ему в большом изумлении позвонил главный кремлевский хозяйственник: «Юрий Петрович, говорят, у вас, единственного из депутатов, нет квартиры?» Щекоч подтвердил. «Ну тогда прямо сегодня мы можем выписать вам ордер на однокомнатную квартиру в хорошем доме, но лучше вы сейчас добавьте двадцать тысяч долларов – и получите двухкомнатную». – «У меня нет двадцати тысяч», – честно признался Щекоч. «Ну так в чем же дело? – удивился главный кремлевский хозяйственник. – Съездите домой и привезите, я подожду». Опытный госчиновник не мог и представить себе, что у народного избранника ельцинской поры не найдется не только в карманах, но и в кубышке такой мелочи, как 20 000 у. е.
