Сейчас я уже не столь наивна и знаю, что увижу в зеркале.
Шрамы на месте, рот по-прежнему выпирает за отведенные ему пределы, а трансплантаты все еще делят мое лицо на светлые и темные участки.
Но обвисших полумертвых век больше нет. Мои глаза снова выглядят нормально.
Выглядят как мои прежние глаза.
Я гляжу в их синеву, и остальное лицо расплывается.
Девушка в зеркале тоже видит меня впервые.
Привет. Я искала тебя…
7 мая
Спустя четыре месяца
после пожара
я хожу
на своих двоих.
Я распрощалась
с медсестрами, морфием, пиканьем аппаратуры, криками, инфекциями, переливаниями крови, Палачом Терри, операциями, бинтами, катетерами, воздушными шариками, посетителями, Линдой и ее пытками, пролежнями, утками, столовой, желе, пронзительным сигналом экстренной реанимации, больничной одеждой, вазелином, музыкальным сопровождением процедур, швами, послеоперационными капельницами, сепсисом, ампутациями, обработкой ран, водолечением, врачебными обходами, белыми халатами, болью…
до свидания
sayonara
auf Wiedersehen
adios
Я иду
домой.
Глава 38
Несколько дней спустя, когда отеки по большей части спали, Кора высаживает меня у школы. У бордюра, как всегда, ждет Пайпер. Но на этот раз она стоит. Не совсем самостоятельно – держится за что-то типа ходунков, а ее ноги до самых пяток закованы в какие-то пластиковые скобы.
Ее подстриженные волосы развеваются на ветру. Вдалеке, у гор сереет огромная снежная туча.
– Работаю над тем, чтобы устроить тебе стоячую овацию, – заявляет она.
Я неловко обнимаю Пайпер – мешают ходунки.
– Невероятно! Ты больше не пользуешься креслом?
– Моя старая добрая тележка стоит в кабинете. Так, на всякий случай. Но это лишь начало. – Пайпер тяжело наваливается на ходунки, словно уже устала. – К тому же не могла ведь я допустить, чтобы все успехи реабилитации достались тебе? Кстати, дай-ка посмотреть на новую улучшенную тебя. – Она жестом просит меня подойти ближе.
Я наклоняюсь, и Пайпер разглядывает мое лицо, задумчиво постукивая пальцами по подбородку.
– Отличную работу проделал Доктор-Холодные-Пальцы.
– Правда? Думаешь, остальные заметят?
– Под «остальными» ты имеешь в виду Асада? – вздернув бровь, интересуется Пайпер.
– Под остальными я имею в виду всех вообще.
– Думаю, «остальные», – Пайпер пальцами изображает кавычки, – не имеют значения. Ты делала эту операцию ради себя.
– Так и есть. – Я придерживаю для нее дверь. – И результат мне нравится.
– Значит, все прошло успешно!
Когда в кабинет естествознания входит Асад, я притворяюсь, что читаю учебник. Глупо, ведь только в фильмах бывают такие умилительные моменты: девушка поднимает взгляд от книги, и парень впервые замечает ее красивые глаза, или скромная заучка распускает волосы, и парень понимает, что она крутая красотка.
Вряд ли Асад вдруг поцелует меня прямо здесь, рядом с мучными червями, но, мне кажется, сегодняшний день может стать началом чего-то большего. Новые глаза. Новая я.
– Она вернулась, – возвещает Асад, стукнув кулаком по моему столу.
Я поднимаю взгляд. Асад изображает удивление и улыбается, на щеках появляются ямочки.
– Эй, это все еще ты!
Я смеюсь.
– Перед анестезией я четко сказала им: «Сделайте меня похожей на Бейонсе». А когда очнулась, то слегка разозлилась – я и близко не стала такой же фигуристой.
Прищелкнув языком, Асад качает головой.
– Ох уж эти современные врачи. Ничего не умеют.
– Кстати, спасибо за открытку.
– Меньшее, что я мог сделать. Не представляю, как ты решилась на это. Я бы рехнулся, если б мои глаза зашили.
– Было жутко. Но есть то, что делать необходимо, верно?
Асад кивает.
– Ага, красота требует жертв.
Его слова повисают в воздухе.
Асад поднимает крышку инкубатора с червями.
– Пока ты подвергалась изменениям, наши малыши тоже трансформировались. – Внутри вместо червей ползают три белых жука. – И это еще не все. У меня тоже было прозрение. После нашего разговора о храбрости «я осознал, что упустил свой шанс».
– Это из «Гамильтона».
– Да-да, ты знаешь все песни. Но я сейчас о том, что решил покончить с собственной трусостью, и вдохновила меня ты. Спасибо за это.
Я издаю разочарованный стон, и Асад поднимает руки, словно я полицейский и собираюсь арестовать его за распространение наркотиков.
– Знаю, знаю, ты ненавидишь это слово, но это правда. Ты будешь гордиться мной, ведь на следующий год я больше не буду осветителем, а попробую получить самую настоящую роль в спектакле.
– Что скажет твой отец?
– Я уже сообщил ему, что медицина меня не интересует и я хочу выбирать сам. Я выбрал театр, и это не делает меня менее мужественным. И знаешь, что он ответил?
Я качаю головой.
– Ничего. Совершенно ничего. За три дня он не сказал мне ни слова! – Асад торжествует, словно этот молчаливый бойкот и есть победа. – Три дня! И, как видишь, я все еще жив. Не умер от стыда. А он не умер от разочарования. И поскольку это откровение не закончилось смертельным исходом, я собираюсь посмотреть в лицо очередному страху. Нечто невероятное, но я готов.
– К чему?
– Прыгнуть. Но это зависит от твоего ответа на очень важный вопрос.
– Какой?..
Обведя взглядом кабинет, Асад наклоняется ко мне.
– Не здесь. Встретимся в будке осветителя после уроков?
Кивнув, я делаю вид, что полностью сосредоточена на описании червей, превратившихся в жуков. Пинцетом я убираю сброшенную шкуру.
Удивительно, как все изменилось за одну лишь неделю.
* * *
Остаток дня тянется смертельно медленно. Несколько человек говорят мне о глазах. Сейдж говорит, что теперь лучше представляет, как я выглядела раньше. Видимо, это комплимент.
Во время обеда Кензи заявляет, что в театральном кружке только меня и не хватало. А вот это вряд ли комплимент.
