Ее увидели все. Увидел и мой сосед. Его рука повисла в воздухе на полпути к моей, словно кто-то нажал на паузу. Жаль, что это не так. Тогда, быть может, получилось бы отмотать назад.
Вместо моей руки парень хватается за руку своей соседки; к несчастью, ею оказывается Кензи – девушка, о которой меня предупреждала Пайпер. Она поворачивает ко мне свое худое лицо с вечно кислым выражением и смотрит прямо на мою повисшую в воздухе кисть.
– Ты должен взять ее за руку, – говорит она моему соседу. – Плохая примета, если круг не замкнется.
Парень переводит взгляд с меня на Кензи, потом на Тони и вновь на мою руку. У меня по шее бегут мурашки, и я чешу ее, частично желая облегчить зуд, частично – занять чем-нибудь мою позорную клешню.
– Да ладно, все равно мне немного больно, когда берутся за мою левую руку, – говорю я и сую свой придаток-мутант в карман джинсов.
Облегченно вздохнув, парень опускает руку. Волна рукопожатий продолжается, а я опускаю взгляд в пол.
– Закрой глаза, – шепчет мне Асад.
Я так и делаю, но слегка приоткрываю один глаз, когда наш хоровод трогается с места. Ведет его парень в черном, а в центре хоровода оказывается девушка, миниатюрная и хорошенькая, словно куколка. Одна из подружек Кензи. Когда настает моя очередь говорить, я бормочу какую-то чушь о ее классной стрижке.
Только думаю я не о ее волосах. И даже не о пустоте слева от меня – там, где идет парень, так и не взявший меня за руку.
Я думаю о смуглом парне справа, который не побоялся это сделать.
Глава 14
Я мысленно ругаю Пайпер – не брякни она о пикантных подробностях, я бы и думать ни о чем таком не стала. И именно поэтому я и не призналась ей, что речь шла об Асаде. Она бы раздула из мухи слона, хотя тут и говорить-то не о чем: парни тоже входят в «Список вещей, исчезнувших в огне».
Десятиклассник Джош, с которым я встречалась в прежней жизни, стал моим последним парнем. Мы обнимались в коридорах, долго болтали по телефону вечерами и однажды даже поцеловались под трибунами после футбольного матча. Это неловкое касание губ и языков со вкусом слюны и жевательной резинки стало моим первым и последним поцелуем, поэтому мой разум снисходительно признал его романтичным – ведь в нем присутствовало и возбуждение, и осенняя прохлада, и соприкосновение тел.
Джош приходил навестить меня в больнице, но я запретила пускать его. Мне хотелось помнить, как он смотрел на меня до пожара – тем вечером под трибунами, когда я прятала нервную улыбку за волосами, а он убрал их и склонился ко мне с затуманившимся взглядом.
Огонь пощадил мою память, и я храню в ней расплывчатое воспоминание о том дне, когда парень смотрел на меня как на девушку, которую мог бы полюбить.
Остается лишь вспоминать – ведь парни больше обо мне так не думают.
Впрочем, я тоже не думаю о них.
Однако я украдкой бросаю взгляд на пальцы Асада, переплетенные с моими – морщинистыми, торчащими из компрессионного белья. Когда мы открываем глаза, он выпускает мою ладонь. Я смотрю в сторону, надеясь, что никто не видел, как я пялилась на наши руки.
Тони разделяет нас на две группы: актеров и рабочих; я сажусь по-турецки рядом с Асадом на деревянный пол и жду указаний, как стать «Самым лучшим рабочим сцены в истории этого театра». Асад ложится на спину, опираясь на локти и вытянув ноги вперед.
– Итак, Ава Ли, Пайпер сказала, что в прежней своей школе ты тоже ходила в театральный кружок.
– Не совсем так. – Мне хочется спросить, почему он и Пайпер говорили обо мне, но вместо этого я киваю на актеров, сгрудившихся вокруг списка ролей. – Я жила театром, была одной из них.
Кензи подпрыгивает и обнимает девушку из круга, громко визжа о том, что ей досталась роль Дороти. Меня гложет зависть – мы с друзьями тоже так делали.
– Тогда почему бы тебе не пойти к актерам?
– Шутишь? – Я смеюсь.
Асад недоуменно хмурится, и я показываю на свое лицо. Он садится и вглядывается в него.
Справа от меня две девушки пихают друг друга локтями и кивают на парня, который открыто рассматривает Обгоревшую.
– Откуда они?
– Мои шрамы?
– Да.
Девушки глазеют, дожидаясь моего ответа, и я вспоминаю Пайпер, которой было бы наплевать, что на нее кто-то смотрит или не взял за руку в круге стыда. Она бы сказала что-нибудь эпатажное и забавное, отчего все сразу же забыли бы и об инвалидном кресле, и о ее ожогах. Нацепив жуткую улыбку, я наклоняюсь к Асаду и шепотом спрашиваю:
– «Хочешь знать, откуда у меня эти шрамы?»
Широко улыбнувшись, Асад делает большие глаза.
– Это же не цитата из фильма про Бэтмена?
– Строго говоря, я цитировала Джокера.
– Тогда, строго говоря, ты самая крутая девушка из всех, кого я знаю.
Я смотрю на сцену, стараясь не обращать внимания на трепет в груди. К счастью, в этот момент из-за кулис выходит парень в черном и все взгляды тотчас же устремляются к нему. Асад забывает про свой вопрос, да я и не собиралась отвечать на него, пока рядом торчат девчонки, готовые превратить мою трагедию в послеобеденную сплетню.
– Значит, вы хотите быть рабочими сцены? – обращается к нашей группке парень в черном. – Предупреждаю, вы не получите ни роз, ни аплодисментов. – Он умолкает и обводит нас внимательным взглядом. – Но без вас не будет и представления. Вы невидимые руки за сценой. – Он поднимает вверх стопку черных футболок. – Вообще-то ваша единственная цель – раствориться на фоне сцены. Вы сможете это сделать?
Я киваю. Уж это я точно могу.
По рукам идут черные футболки, все надевают их прямо поверх своей одежды. Я сую голову в футболку, надеясь, что все получится как надо. Но если что-то может пойти не так, то оно обязательно пойдет не так – моя голова попадает в рукав. В тихой панике я пытаюсь выбраться из синтетической темноты, но локоть не сгибается, как надо.
Асад со смехом предлагает помощь. Сдавшись, я опускаю руки и киваю.
Он расправляет футболку, и, когда моя голова проникает в ворот, бандана сползает. Жизнь всегда готова поставить тебя в унизительное положение.
Взгляд Асада падает на мою голову раньше, чем я успеваю прикрыть ее, и на миг его глаза расширяются. На месте длинных прямых каштановых волос, которые украшали мою голову до пожара, теперь виднеются лысые проплешины – там врачи брали кожу для пересадки на лицо. Часть фолликулов сгорела, а из тех, что уцелели, теперь растут грубые, курчавые волоски. Доктор Шарп убеждает меня, что это временно, но я не рассчитываю, что мои волосы когда-нибудь станут шикарными, как в рекламе шампуня.
Пятнистый скальп делает мой облик мумии еще более жутким, однако вместо того, чтобы убежать с криками ужаса, Асад поправляет мою бандану.
