Ольга Егоровна удовлетворенно посмотрела на отключившийся телефон. А то она не знает, как внучку припугнуть, как слова коверкать. А то она не видела, как Алёнка в те случаи слезы по ней роняла. А то это грех желать лишний раз свою касатоньку увидеть.
И пошла в куть, вытаскивать на божий свет царь-сковороду. Чугунная, с хороший тазик размером, в ней можно ведро картошки пожарить. От старых хозяев досталась. На какие случаи держали? Детдомовка Ольга Егоровна слыхом не слыхивала про верещагу. Сковородой они ни разу не пользовались, а ржой та не покрылась. Он свое ружжо смазывал, а она эту сковороду. Каждому свое дорого, пусть оно и годами без надобности. Не поднять тяжесть, так хоть волоком.
Катя позвонила Тане. Быстро поздоровавшись, спросила:
– Вот, не сволочи наши мужики?
– Э-э-э… – протянула Таня, ничего не понимающая и одновременно не желающая обнаружить неосведомленность.
– Подрались, их всех порезали и постреляли.
– Харя утопился, – ошарашенно пробормотала Таня.
– Из-за каких-то баб!
– Что-о-о?
– Ты едешь? Сейчас Ванька, мой старшенький, подкатит на своем Хоббике. Подхватим тебя на конечной метро.
– Еду! – решительно заявила Таня.
Ваня увлекался трофи – езде по бездорожью. Впервые увидев автомобиль сына, Катя вспомнила те времена, когда мальчишки дрались из-за своих игрушек. Как будто Ваня украл маленький автомобильчик брата, оторвал колеса и поставил кузов на шасси от своего огромного трактора.
– Вот оно какое, твое хобби, – проговорила Катя, не зная, как отреагировать на автомобильного мутанта.
С ее легкой руки машина получила имя Хоббик.
По Таниному представлению, территория вокруг Москвы и прилегающие области вплоть до Урала – это крупные и маленькие города, поселки, деревни и редкие вкрапления леса, за столетия превратившегося в некое подобие парков с истоптанными дорожками, по которым бродят грибники, постоянно натыкаясь один на другого.
Ничего подобного! Леса и проселки, по которым мчался Ваня, были дикими, дороги в них кошмарными, а еще речушки, болота и прочие хляби. Ваня уверил, что путь ему известен, он тут ездил, а на МКАДе и на Щелковском шоссе плотный затык. Если бы перед Таней на водительском месте не сидел человек, в правдивости слов которого не приходилось сомневаться, она никогда бы не поверила, что кто-то второй раз поедет по этому маршруту. Они пересекали овраги, буераки, заваленные упавшими деревьями едва угадываемые проселочные дороги, колеса машины до середины и выше погружались в лужи с глинистым дном, веером летели грязные брызги, из окон скоро ничего нельзя было рассмотреть, по стеклам текли потоки мутной жижи. Но самое кошмарное – когда машина накренялась налево или направо. Тане казалось, что они неминуемо перевернутся сейчас, перед глазами стояли картины: ноги у нее вверху, некрасиво раскорячены, а голова со свернутой шеей внизу, на крыше, ставшей полом. Умереть в такой отвратительной позе!
Они с Катей не разговаривали, потому что, хотя были пристегнуты и держались двумя руками за ручки над дверями, мотало их немилосердно, на бесконечных подскоках можно было откусить язык. Только Ване нравилась езда, он посвистывал и напевал, комментировал удачное преодоление препятствий кратким: «Опа!» Дважды они застряли, колеса вращались, но машина не двигалась. Первый раз Таня с ужасом подумала, что придется выходить, по колено в грязной воде толкать машину. Что они с Катей – пенсионерки – натолкают? Катя уже стала расстегивать ремень.
– Нормалек, мама! – обернулся к ним Ваня. – Ситуация штатная. Расслабьтесь и получайте удовольствие.
– Ага, – ответила Катя, – у меня удовольствия уже полные штаны.
Из пакета на полу, перед соседнем сиденьем, Ваня достал высокие сапоги, переобулся и вышел.
Впереди у Хоббика имелся барабан с тросом, заканчивающийся крючком. Ваня выбрал дерево и зацепил за него крючок. Вернулся в машину, нажал какую-то кнопку, заработал мотор, трос стал наматываться на барабан, машину потянуло вперед, и через несколько секунд она стояла на твердом.
Даже когда выезжали на грунтовые или асфальтированные дороги и можно было размять болевшие от напряжения руки, Таня не думала про мужа, про случившееся с ним (и утаенное). Она только уговаривала себя мысленно: «Это кончится! Это обязательно кончится! Когда же это кончится, мамочка?»
Павел Александрович подавил желание немедленно запрыгнуть в машину и мчаться на дачу. Он раскрыл на компьютере интерактивную карту. Проспект Мира, Ярославское шоссе до Королева – всё окрашено в малиновый цвет, многокилометровая и многочасовая пробка. Павел Александрович не привык сдаваться. Открыл расписание электричек: через полчаса отправлялась скоростная, но она не останавливалась на нужной станции. Так! А если доехать до следующей станции, а потом пересесть на встречную, которая останавливается на станции в их ближайшем городке, где точно можно взять такси? Есть такая встречная электричка, у него будет семь минут для пересадки. Придется бежать по мосту над железнодорожными путями или вовсе козлом скакать по этим путям. Если не успеет, следующая электричка через полтора часа. Должен успеть! До вокзала – на метро, на автомобиле можно попасть в засаду. Сотрудники говорили, если идти дворами, до станции метро минут десять. Он давно не ездил на метро, а когда последний раз на электричке, и вовсе не вспомнить.
– Света! – выскочил Павел Александрович в приемную. – Проводи меня!
И, к изумлению побежавшей за ним секретарши, рванул в туалет. В минуты волнения у Павла Александровича случались неудержимые позывы. Правда, только в молодости, на экзаменах в институте. А вот, поди ж ты, и сейчас приспичило.
На улице Света в туфлях на высоких каблуках и в юбке-карандаш едва успевала за Павлом Александровичем, который, срезая углы, мчался по газонам, перепрыгивал через оградки. Попутно выяснял у Светы, как оплачивают проезд в метро и на электричках. Выскочили на проспект.
– Вот! – задыхалась Света.
– Что «вот»? Где метро?
– В земле. Видите букву «М»?
– Логично, – бросился вниз по ступенькам Павел Александрович.
Не поблагодарил и не попрощался, что было совершенно не похоже на Светиного начальника.
…Последнюю часть пути Харя, Ангел и Галя развлекали дам. Алла Дмитриевна попросила раскрыть историю их прозвищ, и они живо откликнулись. Далее пошли рассказы об их проделках. Женщины хохотали. Дуня несколько раз останавливалась, чтобы отсмеяться. Не могла гарантировать, что не съедет в кювет. Отшлифованные временем, истории приобрели детали, усиливающие комичность, и даже когда-то страшное: Харя чуть не погиб, провалившись под лед, – теперь обрело черты комедии положений.
«В молодости чудят, – думал Галя, – а в старости рассказывают о своих чудачествах. Это не стыдно, нормально. Стыдно, когда рассказать не о чем».
Он удивился бы, подслушав близкую мысль Хари: «Все, что мы сейчас несем, называется краткий пересказ предыдущего содержания».
