– Да? Сейчас. – Галя бросился к сугробу на обочине.
Это был мартовский сугроб – просевший, покрытый копотью – умирающий в воспоминаниях о холодной зиме. Галя разгребал верхушку сугроба, захватывал ладонями снег и тер лицо. Это был не снег, а почти град – круглые, размером с просо льдинки. И хорошо! Гале требовалось освежиться, успокоиться и обязательно – на первом свидании! – выказать себя в лучшем свете. Он с ужасом понимал, что лучшим светом не обладает. Он вообще заурядный дебил, ничтожество и олух. Разве может он заинтересовать такую прелестницу, как Таня!
Галя поднял лицо, повернулся к девушке. Галя, конечно, не плакал, но лицо было мокрым, красным и слегка поцарапанным.
Таня почему-то смутилась. Гале было невдомек, что никто и никогда на нее так не смотрел. Таня вообще не предполагала, что кто-то на кого-то может так смотреть. Таня принялась стягивать перчатки. Правая не поддавалась, Таня захватила средний палец зубами и сдернула перчатку. Левую так же – зубами. Потом одна рука нырнула в рукав другой, и на свет появился платочек.
– На, вытрись.
Все эти манипуляции, особенно одна рука, ищущая под рукавом шубки и кофточки платочек, показались Гале настолько трогательными и, черт побери, эротичными, что он едва не принялся снова умываться в сугробе. Во всех оставшихся редких сугробах.
– Хватит, уже все нормально, – протянула руку за платочком Таня.
– Нет, – помотал головой Галя и спрятал платочек в кармане. – Я его выстираю, накрахмалю и вышью гладью свою монограмму.
– Ты умеешь вышивать? – удивилась Таня.
– Для тебя? Научусь!
«Какая пошлость! – подумал Галя. – Сейчас она презрительно скривится и пошлет меня».
– Да? – польщенно улыбнулась Таня. – А что ты еще для меня можешь сделать?
– Дай подумать. Все девушки ждут рыцаря на белом коне. Можно устроить. Коня достать не проблема, приятель конюхом работает. Только, кажется, белой масти лошадей у них нет. Согласится ли покрасить коня? А костюм рыцаря вообще не проблема.
– Не вздумай! – испугалась Таня. – Еще не хватало, чтобы ты здесь гарцевал на крашеном коне.
– Как скажешь, – пожал плечами Галя и понял, что его шансы не такие уж блеклые.
Никакого приятеля конюха у него не имелось, он, Галя, из кожи бы вылез, но раздобыл коня и перекрасил.
Они вошли в Танин двор, она показала на дверь своего подъезда. Мол, я пришла, надо прощаться. Расстаться так быстро? Пришвартованные лодки потянулись на детскую площадку к скамейке. Заговорили о детском лагере. Таня не помнила Васю. Не знала, что он за нее дрался с конопатым рыжим Жиртрестом и шклявым Селедкой. Жиртреста и Селедку она помнила. Потом она спросила про его друзей, их странные клички. Галя рассказывал легко, свободно и долго. О друзьях он мог говорить бесконечно. Таня пожалела, что спросила. Ей было интересно про Галю и про его чувства к ней.
Танины мама и бабушка подсматривали из окна своей квартиры на третьем этаже, прилипли к окну. В комнате, понятно дело, свет не зажигали. Спорили, кто этот парень. Из соседских, школьных или, что предпочтительнее, из институтских. Таня училась в педагогическом. В сумерках не рассмотреть. Потом их стало волновать, будут ли целоваться. Не целовались, и совсем стемнело. Позвать из окна невозможно – в зиму рамы заклеены накрепко, морозы еще могут вернуться. Была послана младшая сестра Тани на прекращение кино, которого не увидеть.
– Тань! – выбежала из подъезда девчонка лет тринадцати. – Мама сказала, чтобы ты шла домой. Бабушка сказала, что отморозишь придатки. Тань, к кому придатки? А он кто? Из институтских?
Таня смутилась – была принцессой, а теперь ее выставили заурядной особой, ищущей кавалеров.
– Сгинь, мелкая!
Галя поднялся. У него была младшая сестра того же возраста, и он знал, как их нейтрализовать и сделать своими союзниками. Подкупить.
– Юная леди! Позвольте поблагодарить вас за то, что напомнили о времени приличия, – говорил и копался и кармане. Три рубля и мелочь. Трешка – это слишком, рубля бы хватило. Не будем жадничать. – Хватит за причинённые неудобства? – протянул он купюру и подмигнул девчонке.
Она взвизгнула и поскакала в дом. Как бы не передумал, или Танька не отобрала.
– Ты мне позвонишь? – спросила Таня.
Галя помотал головой и несколько минут наслаждался до умопомрачения счастливой властью. Потому что Таня не сумела скрыть острого разочарования.
– Не я тебе, а ты мне позвонишь. Я давно тебя ждал, искал. Объяснился тебе в любви и предложил руку и сердце, – тут он сообразил, что перегнул, и поправился. – Ты ведь поняла, что предложил?
Поклонился сдержанно-благородно, как в школьном спектакле по «Евгению Онегину», где играл мямлю Ленского. И пошел прочь.
– Вася! Вася! Галя! – крикнула ему вслед Таня. – Ты номера своего не оставил.
– Идиот. Дебил. Кретин, – вернулся Галя.
Таня протягивала шариковую ручку и свою ладошку.
– В тебе столько эротики, сексапильности, что я дурею, – пробормотал Галя, выводя на ее руке цифры.
«Сейчас врежет по морде», – подумал он.
– Я позвоню, – сказала Таня.
Спустя какое-то время – минуты, часы или столетия – он задался вопросом, где, собственно, находится. Район Текстильщиков. Пересчитал наличность. На метро хватит, а на электричку до Реутова недостает. Можно вернуться старым путем – к ребятам: занять денег, выпить, согреться или, напротив, остудиться. Там Лена. Да вообще никого не хочется видеть. Кроме Тани. Закружила последняя в этом году метель. Злая, со снежинками-колючками, как в сугробе. Добираясь на попутках до дома, окоченел так, что внутренности примерзли к позвоночнику.
7
Галя с Таней поженились через три года. У Гали заболела и тяжело умирала от рака мама. Какие уж тут свадьбы. Это время запомнилось ему как дьявольская круговерть счастья и подлости. Счастья – потому что была Таня. Подлости – потому что невольно ждал, когда прекратятся кошмарные страдания иссохшей, превратившейся в скелет мамы, а закончиться они могли только ее смертью. Получается – желал смерти любимой маме. Говорят, что жизнь – это чередование черных и светлых полос. Неправда. Это клубок из них.
Через год после свадьбы у Гали родился сын, на три месяца младше сына Ангела. Харя насмешливо называл их «отцы». Он считал брак законным способом в условиях советского строя заниматься сексом. Массовым явлением, потому что к окончанию институтов две трети их ровесников были женаты.
Ангел и Галя, сбегая от докучливого семейного быта к Харе, пили пиво и смотрели по видеомагнитофону американские фильмы, в которых молодые пары жили отдельно от родителей по нескольку лет. Потом он вдруг делал ей предложение руки и сердца, она визжала радостно, и они отправлялись в церковь. С точки зрения Гали и Ангела, это был полный бред и загнивание капиталистического общества с его безнравственной моралью. Когда Харя вякнул (и прозорливо!), что так будут жить их дети, в ответ услышал, что он агент империализма.
