К окончанию школы затейничество Хари, Ангела и Гали утихло. Они вырастили достойную смену, и надо было готовиться к поступлению в вузы, альтернативой которым только армия. Ангел был не прочь надеть армейские сапоги или флотские ботинки, но ему снова напомнили про дебила, который даже пытается не допрыгнуть до планки, а только поднимает ноги, перешагивая через лужи.
Ангел поступил в Московский институт инженеров железнодорожного транспорта и окончил его не потому, что худо-бедно учился, а потому, что входил в межвузовские сборные по ручному мячу и самбо.
– У нас есть знатные комбайнеры, шахтеры и доярки, – говорил Галя. – Ангел – знатный студент-спортсмен.
– Не завидуй, – отвечал Харя и тут же принимался мечтать. – Представляешь, приходишь ты в сессию на экзамен. Весь из себя опухший от знаний, не помнишь, что помнишь, и помнишь, что ничего не помнишь. И тут тебе, то бишь Ангелу, преподаватель: «Кто вы? А! Кирилл Сергеевич Прокопенко? Да, да, меня о вас предупреждали. Прочтите, пожалуйста, название вопроса в билете. Отлично! Вернее – удовлетворительно». Берется за ручку, чтобы в зачетке написать, и тут наш дебил-спортсмен лениво тянет: «Не-е-е, “удовлетворительно” не подходит, стипендии не дадут. Для стипендии надо “хорошо” в зачетке. Будьте так добры, пожалуйста!»
На четвертом курсе Ангел женился. На девушке из аналогичной команды по самбо из какого-то пищевого техникума. Привел знакомиться в квартиру Хари. В его собственном доме и у Гали чертова прорва насельников. Девушка Катя красивой не была, но по-своему симпатичной. Коренастое мускулистое тело венчала круглая как мяч голова. И далее все круглое: лицо без признаков классического овала с выступающими скулами, круглые и темные, как у плюшевого мишки, глаза-пуговицы.
Вино, которое они потягивали, и бутерброды с рыбой и сырокопченой колбасой, которые Ангел и Катя стырили с последних спортивных сборов, не способствовали легкости общения. Виноват был Ангел, дубина, когда сказал им: «Хочу на ней жениться. Оцените и одобрите. Если не одобрите, я вам головы сверну». Про головы – для красного словца, про «одобрите» – серьезно. На Харю и Галю свалилась ответственность, которой они не желали. С другой стороны, доверие, которое только наивный Ангел мог им навязать, имело за собой что-то в запредельной степени судьбоносное – всю дальнейшую Ангела жизнь. И что они могли решить, глядя на этого побритого медвежонка дамского пола, изъясняющегося междометиями и местоимениями?
В очередной томительной паузе голосом натужно-жизнерадостного телеведущего Галя спросил:
– Как вы познакомились? На ринге?
– Точно! – хлопнул ладонью по подлокотнику дивана Харя. – Ребята, а вы не подеретесь? В смысле, не поборитесь?
Ангел посмотрел на него с недвусмысленным: «Удавлю!»
Но Катя вскочила, стряхнула руками, подрыгала ногами:
– Запросто! Я ж в брюках. Кирюха, выходи!
Ангел встал, тоже размял затекшие мышцы, продолжая смотреть на друзей, обещая им поворот голов на сто восемьдесят градусов.
Повернулся к противнику-невесте, улыбнулся влюбленно и азартно:
– Поехали! Держись!
В комнате Хари по одной стороне стояли раскладной диван, на котором они сейчас сидели, шкаф для одежды, письменный стол, у окна, и стул. По случаю прихода гостей Харя диван сложил, постель затолкал под стол, потому что в забитый барахлом шкаф она не помещалась, туда же отправил все книги-тетради-бумаги с поверхности стола, чтобы освободить место для выпивки и закусок. Стул вынес на кухню. Стена напротив дивана представляла собой стеллаж из досок, заваленный опять-таки книгами, журналами и тетрадями.
Это сооружение было плодом их столярного творчества. Когда в квартире Хари стало не пройти от книг и журналов, они стащили на стройке необструганные доски и сколотили стеллаж, имея из инструментов ножовку, гвозди и молоток. Работали с энтузиазмом, но когда стеллаж установили, скисли. Конструкция выглядела – в сарае такую стыдно держать, да еще и шаталась во всех плоскостях. Позвали для консультации Галиного отца. Он сказал, что все надо разобрать, доски ошкурить, полки крепить к боковым стенками уголками и саморезами, затем покрыть лаком или покрасить. Пришел второй раз, принес материалы, показал, как надо, и напутствовал: «Вперед, орлы!» Первую модель они сварганили за несколько часов, на вторую ушло две недели. Геометрия и повторить пройденный материал.
Пол между диваном и стеллажом покрывал ковер. Валерия Валерьяновна говорила, что он настоящий персидский, еще от ее бабушки. От «настоящего персидского» у ковра осталась только дерюжная основа, забитая пылью, и редкие, по краям, намеки на былое величие.
Сейчас на нем боролись Ангел и Катя. Весело и азартно, всерьез и понарошку. Гале и Харе пришлось поднять ноги, наблюдая за действом, они сидели на диване, как две мартышки на ветке.
Галю, отслеживающего «свистки» невидимого судьи, когда противники так и сяк, с перехватами и подсечками, с обманными движениями, бросали один другого на пол, расходились, встряхивались, отходили к краю ковра и снова бросались в бой, захватил азарт болельщика.
– Он ей поддается! Поддается! – шептал он Харе.
– Может, и поддается, – со странной негой проговорил Харя. – У меня богатая сексуальная фантазия, некоторый опыт, но я представить не мог, что подобный силовой акробатизм может быть столь эротичным.
– Чего? – не понял Галя.
Харя не успел ответить, потому что в этот момент у Ангела, весившего точно в два раза больше Кати, но изящно переброшенного ею через бедро, припечатанного к ковру на живот, с постыдным треском порвались брюки: по самому главному шву – от ширинки через ягодицы – до пояса на спине.
Звук почему-то напомнил им, как аккордеон припечатал Музычку, когда она свалилась под оригинальное исполнение «Там, вдали за рекой». Да еще у Ангела через прореху вылупились нежно-розовые трусы в белый горошек. Розовые. В горошек.
Харя и Галя зашлись от смеха, задрыгали руками и ногами.
– Бутончик ты наш! – веселился Галя.
– Фрейд стоит в стороне, – вторил Харя, – и нервно грызет свой галстук. У этого брутального мачо девичье исподнее.
И тут смех оборвался: Катя грохнулась на колени, закрыла ладошками прореху на заднице Ангела и уставилась на них с откровенным желанием порвать обидчиков на клочки.
– Ржете, сволочи? – рявкнула взбешенная медведица, еще минуту назад бывшая милым медвежонком.
Ее взгляд был разъяренно-материнским. Такая порвет, сомневаться не приходится.
Ангел булькал на полу, косился на друзей. Похохатывал, жутко гордился своей медведицей и взглядом просил, чтобы разделили его восхищение. С каких пор Ангелу понадобились защитники или, тем паче, защитницы? Он сам кого хочешь – в бараний рог.
– Это любовь? – удивленно спросил Галя.
– Несомненно, – ответил Харя, хотя был поражен не меньше Гали. – Катя, спокойно! Ты наш человек.
