Шелби ощутила острый приступ ревности из-за имени, вытатуированном на его руке. Она гадала, кого он мог любить столь глубоко, что любовь стала бременем. Шелби пожала плечами. Она планировала сделать эту татуировку еще со времен автокатастрофы.
– Мне нужно имя, и мне неважно, что вы об этом думаете.
Ее глаза горели. Волна горя поднималась на поверхность. Шелби не думала, что еще способна плакать, но теперь это происходило в совершенно не подходящем для этого месте. Шелби закрыла лицо руками, сгорая от стыда.
Может быть, все дело было в том, что сегодня свадьба Бена Минка, а она здесь одна и еще не наказала себя в должной мере за свое преступление.
– Я не плачу, – выдавила она из себя.
Прежде чем Шелби нашла силы соскочить со стола и натянуть футболку, Джеймс обнял ее. Он молчал, давая ей выплакаться. Джеймс не сказал ей: «Порядок», «Все будет хорошо» и тому подобную чушь, которой люди пытаются утешить человека, у которого все внутри разбито вдребезги. Хотя он был и разговорчивый человек, но знал, когда нужно заткнуться.
– Я такая дура, – сказала Шелби, когда поток слез стих. – Я готова. Давайте наконец покончим с этим делом.
– Вы хотите татуировку с именем Бена?
Шелби посмотрела на него, смущенная еще больше прежнего.
– Вы знаете Бена Минка?
– Я Джимми, – объяснил тату-художник. – Из четвертого класса в Хантингтоне. Джеймс Хоуард.
Это было даже хуже, чем она воображала. Он человек, который когда-то ее знал в прошлом. Когда делали коллективный снимок в четвертом классе, он носился вокруг, никак не мог найти себе места, так что фотографу пришлось привязать его к стулу скакалкой.
– Ты стрелял в Бена резинками, когда он оплакивал Бэмби.
– Я ведь не сделал ему больно? Верно?
– Еще как! Кажется, у него был шрам. Наверно, он до сих пор не забыл тот инцидент.
– Я мог бы позвонить ему и загладить вину. Мне приходилось делать это, когда я состоял в обществе «Анонимные алкоголики», но в моем списке было так много людей, что я даже не подумал о Бене. – Джеймс украдкой посмотрел на нее. – Вы по-прежнему вместе?
– Он сегодня женится. Не стоит беспокоиться о Бене. Он обойдется без твоих извинений. Кстати, откуда тебе известно, что мы были вместе?
– А как ты думаешь, у кого он покупал наркотики, когда еще не уехал из дома? Он никогда не упоминал об инциденте с Бэмби: я полагал, что с этим покончено. Но он всегда жаловался на тебя, когда забирал травку.
– В самом деле? – Шелби была польщена.
– Он безумно любил тебя.
– Все это в прошлом. Сегодня он женится на красивой кубинке.
– Сомневаюсь, что он любит ее, – сказал Джеймс.
– Оказалось, что он любит ее в тысячу раз больше, чем меня. – Сердце Шелби выскакивало из груди. Она не хотела обсуждать тему любви с Джеймсом Хоуардом. – Давай продолжим, – резко сказала она, хотя ее сердце билось неровно. Возможно, у нее началась аритмия – синдром, характерный для старых собак, о котором она читала в статье по ветеринарии.
Джеймс принес книгу шрифтов для надписей, чтобы Шелби могла выбрать подходящий для себя.
– Это не невидимые чернила. То, что будет написано на твоей коже, останется навсегда, – предупредил он.
Когда Джеймс передал ей книгу, Шелби заметила слово «доверие», написанное на одном из его запястий. Ей понравились эти тонкие готические линии. Как раз такой шрифт ей и был нужен. Не думая, она дотянулась до другой руки Джеймса, чтобы посмотреть, что там написано. Он отдернул руку, это была инстинктивная, но сильная реакция. Шелби почти опрокинулась со стола, но Джеймс подставил руку, не давая ей упасть. Они оба тяжело дышали. Теперь она видела: что-то написано на его правом запястье. Это было последнее сообщение, которое она получила с почтовой открыткой. Она смотрела на Джеймса, он – на нее, Шелби почувствовала: что-то с ними происходит, но не может сказать что.
– Ты писал мне? Зачем ты это делал? Мы едва знали друг друга.
– Я был там в ту ночь. Пьяный и под кайфом. Дорога была ужасная. Если бы поехал дальше, наверняка сам попал бы в аварию. Но ты двигалась навстречу, твою машину внезапно занесло, и она перегородила дорогу, так что мне пришлось остановиться. Именно я вытащил тебя из машины.
Шелби была полураздета, она мерзла. Главное, что ей запомнилось про ту ночь, – это как было холодно. Но в памяти также сохранилось, как кто-то говорил ей не закрывать глаза, чтобы не заснуть. Он сказал: «Оставайся здесь», и она его послушалась.
– А как же Хелен? – спросила Шелби.
Джеймс покачал головой:
– Она была буквально раздавлена. Я не смог ее вытащить. А ты дышала. То, что говорят о спасении жизни, верно. Ты навсегда в ответе за этого человека. Вот почему я тебе писал, хотя ты меня и не знала толком.
– Мама видела, как ты оставлял почтовые карточки. Она думала, что ты ангел.
– Вовсе нет, – засмеялся Джеймс. – Очень далек от этого.
Хорошо, что Джеймс встал и убрал книгу со шрифтами. Шелби не знала, что бы она сделала, если бы это наваждение не разрушилось. Она хотела преодолеть влечение к нему, прежде чем сделает то, о чем пожалеет.
– У меня был брат, который скончался от менингита, когда мне было десять лет, – рассказал Джеймс. – Доктор говорил, что это обычная простуда и он выздоровеет, но этого не случилось. Он умер посреди ночи в комнате, в которой мы жили вдвоем. Я лежал рядом, на соседней кровати. Мы тогда ездили купаться. Убежали тайком из дома и катили на велосипедах до самого Норт-Порта. Потом он умер, а я продолжаю жить. Я не должен был спастись. Понимал, что ты тогда ощущала, поэтому и оставался с тобой, пока не приехали копы. Тогда я имел дело с наркотиками, поэтому не должен был посещать тебя в больнице. Все, что я мог сделать, – отправлять почтовые карточки.
– Они были хорошими.
– Правда?
– Иногда мне казалось, ты единственный, кто помнит, что я еще жива.
Джеймс взял свой бумажник и извлек оттуда маленькую черную бабочку – амулет с ее браслета, сломавшегося той ночью.
– Я сохранил это для тебя.
Шелби взяла его в руки. А что, если удача наконец возвратилась к ней?
Джеймс наклонился, чтобы протереть спиртом место, где будет татуировка, и коснулся пальцем кожи Шелби. Она непроизвольно вздрогнула.
– Я полагаю, имя, которое ты хочешь вытатуировать, – Бен, – сказал Джеймс.
Шелби покачала головой:
– Хелен.
Джеймс засмущался.
– Ты ожидаешь, что я тоже поучаствую в этой демонстрации угрызений совести и ненависти к себе самой?
– Но ведь и ты до сих пор ощущаешь вину за то, что стрелял в Бена аптечными резинками? А я и вовсе, по существу, убила Хелен и должна по крайней мере помнить об этом.
