Мое сердце ноет и болит. Очень болит. Мне кажется, что оно готово разорваться пополам, но я знаю, что оно заболит еще сильнее, когда мне придется встать и унести тебя отсюда. Но знай: куда бы я ни направился, ты всюду будешь со мной – внутри меня. Я унесу тебя с собой. И каждый раз, когда я буду купаться, плавать, пить, бродить по мелководью, управлять катером или просто стоять под дождем, ты будешь со мной. Ты будешь со мной и внутри меня, покуда существует вода.
Когда солнце поднялось достаточно высоко, я вызвал береговую охрану. Вертолет приземлился на пляже, но, когда летчики предложили забрать ее у меня, я отказался. Я сам перенес ее в железную стрекозу, сам сложил ей руки и закрыл глаза. Потом я прижал ее голову к своей груди, разжал окоченевшие пальцы и просунул руку в ее холодную ладонь.
Даже за шумом вертолетного двигателя экипаж мог слышать, как я плачу над телом любимой женщины.
Глава 1
Прошла неделя. Я почти ничего не ел. Спал еще меньше. Чуть не каждый вечер я оказывался на берегу, где бессмысленно смотрел вдаль. Дни шли за днями, но я никак не мог заставить себя действовать. Согласно последней воле Дэвида и Мари, оба должны были быть кремированы. Эту часть я исполнил.
Дэвид просил, чтобы я развеял его прах у края мира. Мари выбрала место поближе. В своем последнем письме она просила, чтобы я рассыпал ее пепел на мелководье рядом с островом, где мы играли детьми. Почти неделю я, сжимая в руках урну с прахом, смотрел, как приходит прилив и как наступает отлив. Высокая вода, низкая вода, снова высокая. И так без конца. Я не мог заставить себя пересечь линию прибоя. В конце концов, вопреки последней воле Мари, я вернулся в дом и поставил ее урну на кухонный стол рядом с урной Дэвида, которую я поместил в его любимый оранжевый контейнер. Выглядело это, конечно, странно. Рубиново-красная урна и поцарапанный оранжевый ящик… Я смотрел на них, а они… смотрели на меня.
Еще неделю я ходил вокруг них, как Луна вокруг Земли. День. Ночь. Свет. Тьма.
Всему, что я знал, меня научил Дэвид. Он нашел меня, когда я погибал… уже почти погиб. Он исцелил меня, когда этого не смогли сделать вся королевская конница и вся королевская рать. Я был Беном Ганном, он – Джимом Хокинсом. Я был Робинзоном Крузо, он – Пятницей. Он подбирал меня на берегу в самые мрачные моменты, когда я лежал на песке среди клочьев пены и манящие крабы щекотали мне ноздри клешнями. Я был не в силах спасти себя и не говорил на принятом на острове языке, и Дэвид поднимал меня, отряхивал от песка и водорослей, кормил и заново учил ходить. Он спас меня, когда меня уже нельзя было спасти. Его влияние на меня было огромным. Невозможность слышать его голос – оглушительной.
Жить без Мари было все равно что проснуться в мире, в котором на небо не всходили ни солнце, ни луна, ни звезды. Я не расставался с ее письмом. Я читал и перечитывал его снова и снова, десятки, сотни раз. Я клал его рядом с собой на подушку каждый раз, когда ложился спать, чтобы чувствовать запах чернил, которыми она писала, но это служило лишь очень слабым утешением. Я не мог повернуть время вспять. Не мог, как ни старался, смириться с окончательностью того, что произошло. Это казалось мне невероятным, невозможным. Это и было невозможно. Как она ушла? Я не мог даже представить себе, как она, сжигаемая стыдом и сожалением, покидает этот мир с грузом, привязанным к ноге, как она погружается в холодную пустоту и мрак, откуда уже не найти выхода. Но самым страшным было, наверное, то одиночество, которое она испытывала за считаные минуты до того, как принять решение. А ведь я искал ее. Я приложил все силы, сделал все, что мог, и даже больше. Я потратил все, что у меня было, и подошел к ней совсем близко, но… не успел. Когда Мари нуждалась во мне больше всего, я не смог быть с ней рядом.
Сознавать это было, наверное, тяжелее всего. Всю жизнь я занимался тем, что спасал потерявшихся, раненых, одиноких, но не сумел спасти того единственного человека, который был мне дороже всего на свете.
Остров Форт-Джордж близ берегов Флориды расположен к северу от Джексонвилла. От Атлантического океана его отгораживает и защищает остров Малый Тальбот. Тот, кто хорошо знаком с местным капризным и переменчивым фарватером, пожалуй, сумел бы пройти через пролив, не напоровшись на песчаные отмели и не завязнув на мелководье, но дело это не каждому по плечу. Море вокруг Форт-Джорджа, как правило, спокойнее, но, хотя этот остров и защищен от свирепых восточных ветров, его нельзя назвать затерянным. Все дело в сочетании местных географических особенностей. Протяженный Береговой канал
[5] тянется на север от устья реки Сент-Джонс и залива Мейпорт до острова Амелия и бухты Нассау. Пролив Форт-Джордж, таким образом, соединяет Канал с Атлантикой.
Все это означает, что добраться до пролива проще всего либо со стороны Берегового канала, либо со стороны океана. Благодаря такому положению он стал со временем играть важную роль в формировании водно-моторной культуры Северной Флориды, где проживает немало весьма состоятельных людей, любящих проводить свой досуг на островах Амелия, Сент-Симмонз и Си. Во время прилива пролив Форт-Джордж выглядит как самая обычная полноводная река. Куда ни поглядишь – со всех сторон тебя окружает одна вода, которая выглядит достаточно глубокой. На деле же в считаных дюймах под поверхностью залегают многочисленные песчаные отмели. С отливом они обнажаются, подобно всплывающей из глубин океана Атлантиде, превращаясь в огромную игровую площадку размером с двадцать или даже тридцать футбольных полей. В погожие выходные – а во Флориде погода стоит хорошая почти круглый год, – на отмелях можно видеть сотни моторных лодок, катеров и яхт, которые вытащены на песок или стоят на якорях, образуя длинные гирлянды. Здесь и крошечные двенадцатифутовые плоскодонки-«гино», и шестнадцатифутовые «Монтауки», и двадцатичетырехфутовые «Бостонские китобои» с центральной консолью, и тридцати-сорокафутовые скоростные катера со строенными или даже счетверенными подвесными моторами на корме. На более глубоких местах покачиваются шестидесяти- и семидесятипятифутовые океанские яхты, пассажиры которых добираются до отмелей на специальных посыльных суденышках.
В выходные на отмелях царит настоящий калейдоскоп красок и оглушительная какофония звуков. Капитаны судов привлекают внимание к своей собственности тремя разными путями. Во-первых, это цвет и конструкция самих лодок. Во-вторых, это количество тел в бикини на борту и в-третьих – музыка, несущаяся из громкоговорителей и колонок. В воде между отмелями торчат бесчисленные охладители со сверкающими на солнце бутылками и банками, стоят пляжные кресла, плавают на матрасах и кругах дети, распугивают мальков собаки. Кто-то забрасывает сети-закидушки, кто-то гоняет на гидроциклах, поднимая волну, которая размывает выстроенные из влажного песка замки и уносит в океан пляжные шляпы всех цветов и фасонов. Старики запускают воздушных змеев, чадят грили для барбекю и электрические генераторы. С раннего утра и до позднего вечера песчаные отмели пролива Форт-Джордж представляют собой оживленный, густонаселенный город, который поднимается из воды с отливом и снова исчезает, когда вода начинает прибывать.
