Она протянула мне картонный прямоугольник размером с библиотечную карточку.
Это была фотография.
На ней был изображен я.
На снимке я выглядел лет на пятнадцать моложе. Кто его сделал и когда, я понятия не имел, и только насчет места сомневаться не приходилось. На фотографии я стоял по колено в воде на южном берегу моего островка – без рубашки и с сетью-закидушкой в руках. Иными словами, я был полностью поглощен любимым занятием, и лицо у меня было самое безмятежное и исполненное тихого довольства. Тот, кто сделал этот снимок, несомненно, знал меня достаточно хорошо, чтобы понять, когда лучше спустить затвор. Я даже представлял, где мог находиться этот фотограф – за группой пальм чуть правее меня. Снимок был сделан как раз тогда, когда я размахнулся, чтобы закинуть сеть подальше. К нижней части снимка был прикреплен ржавой скрепкой вырезанный из «Нью-Йорк таймс» заголовок шестнадцатилетней давности: «Неизвестный спас похищенную дочь сенатора и вернул семье. Трижды раненный, он прошел на веслах семь миль, определяя направление по звездам».
Статья, которую предварял этот заголовок, отсутствовала, но я хорошо помнил, что в ней было написано.
– Ладно… – Я кивнул. – Что-нибудь еще?
Девочка сняла с шеи длинный кожаный шнурок, на котором висел небольшой желтый ключ.
– Знаете, что это такое? – спросила она, протягивая ключ мне.
Я повертел его в руках. На одной стороне ключа была выгравирована цифра «27», на другой – название и адрес банка.
– Понятия не имею. – Я с некоторым раздражением пожал плечами. – Это все, что у тебя есть?
– Да, это все, что у меня есть, – ответила она, по-прежнему глядя на меня в упор.
– Где находится твоя школа, детка? – вмешалась Летта.
– Я не детка, – огрызнулась девочка.
Летта подбоченилась.
– Надо же мне как-то к тебе обращаться. Может, скажешь, как тебя зовут?
– Можете звать меня Элли, но это не настоящее имя.
– А как тебя зовут по-настоящему?
Элли пожала плечами.
– Откуда мне знать? Я сменила четыре пансионата и семь приемных семей.
– И все-таки? – Летта придвинулась поближе.
– Вы имеете в виду, что записано у меня в свидетельстве о рождении?
– Ну хотя бы.
– Крошка Доу
[18].
– Тебя кто-нибудь ищет? – спросила Летта значительно мягче.
– Понятия не имею. – Элли равнодушно пожала плечами.
Наклонившись вперед, Летта всмотрелась в ее лицо.
– И где сейчас твоя мама?
– Если бы я знала, – проговорила девочка с едва сдерживаемым сарказмом, – разве я залезла бы в этот гроб?
– А где твоя школа? – снова спросила Летта.
– В Нью-Йорке. – Элли продолжала внимательно разглядывать меня. – Послушайте, мистер, все это нравится мне не больше, чем вам, так что давайте лучше пропустим вступительную часть, ладно? Просто скажите, не было ли у вас дочери, которую вы не хотели и поэтому оставили ее где-нибудь на обочине дороги или на ступеньках подъезда? Если была, просто скажите… это ведь обычное дело, так?
– Моя жена умерла до того, как мы успели обзавестись детьми, – перебил я.
– А как ты попала из Нью-Йорка во Флориду? – вмешалась Летта.
– На поезде.
– А на остров?
– На такси.
– Откуда у тебя деньги на такси?
Элли нахмурилась.
– Девчонки в моей школе очень богаты. Родители дают им на карманные расходы столько, что из ушей сыплется. Если взять немного, они и не хватятся.
– Сколько тебе лет, детка? – Летта приблизилась к Элли еще немного.
– Я вам не детка.
– Хорошо, не детка. Так сколько тебе все-таки лет?
– А вам-то что?
– Просто ты выглядишь очень молодо.
– Сколько надо. Во всяком случае, я умею сама держать чашку-поильничек и менять себе памперсы.
Летта взглянула на меня в знак того, чтобы я продолжал разговор, но я не спешил. На лицо Элли падал свет береговых огней, и я мог как следует рассмотреть ее глаза, подбородок, высокие скулы. Она уже сейчас была красива, а с возрастом обещала стать настоящей красавицей. Единственное, что ее немного портило, это жесткое, почти циничное выражение лица, а ее бессознательная жестикуляция и мимика – то, что сейчас называют «языком телодвижений», – свидетельствовали о том, что Элли не боится никого и ничего.
– И давно ты меня разыскиваешь? – промолвил я наконец.
– Уже недели две или три.
– Ты три недели была совершенно одна? – удивилась Летта.
– Я была одна всю жизнь – с тех пор, как родилась.
– Скажи, – не отступала Летта, – может, ты хочешь, чтобы я кому-нибудь позвонила и сказала, что с тобой все в порядке, что ты жива и здорова?
Элли приподняла бровь.
– Ну и кому вы будете звонить?
Похоже, Элли нам не врала: в целом свете у нее не было ни одного близкого человека.
Потом я услышал, как у нее бурчит в животе.
– Есть хочешь?
Снова небрежное пожатие плечами.
– Не особенно.
– Может, примешь душ? – Летта снова перехватила у меня инициативу.
– Нет, я не хочу есть и не хочу принимать душ. Мне от вас вообще ничего не нужно. – Она посмотрела на меня. – Я хочу только одного: скажите, есть ли у вас хоть какие-то идеи насчет того, кто я такая и кто мои родители. Если нет… – Элли похлопала ладонью по ключу, который снова повесила на шею, – тогда я поеду туда.
Я знал, что у меня очень мало времени и что мне некогда возиться с этой девчонкой, но таинственная фотография меня всерьез заинтриговала.
– Не думаю, что тебя пустят в депозитарий. У банков на этот счет довольно строгие правила.
– А вот посмотрим.
Я придвинулся ближе. За все время я впервые намеренно вторгся в ее личное пространство.
– Как ты докажешь, что тебе уже исполнилось восемнадцать? У тебя есть удостоверение личности?
Элли кивнула.
– Покажи.
– Зачем вам?
– Хочу посмотреть.
Она взмахнула документом перед моим лицом, но в руки не дала.
– Видали?
Похоже, Элли прекрасно знала, как работает система.
Я посмотрел на Клея, который так и стоял на причале. Он пожал плечами и кашлянул.
