– Устраивайтесь пока, – сказал я ему и Летте, – а я сейчас вернусь.
Пока они о чем-то переговаривались, я вернулся в один из прибрежных магазинов и купил там непромокаемое сиденье типа «бобовый мешок», специально предназначенное для лодок, а также широкополую шляпу из нейлоновой соломки, размер которой можно было регулировать с помощью продернутого через тулью шнурка.
Вернувшись к лодке, я бросил «бобовый мешок» на палубу между консолью управления и носовой площадкой.
– Садитесь, Клей. Думаю, здесь вам будет удобнее всего. – Я подождал, пока он устроится, и протянул ему шляпу. – А это вам от солнца.
– Спасибо, мистер Мерфи. Вы обо всем подумали.
Заводя мотор, я заметил, что Летта глядит на меня и улыбается.
Я уже хотел отойти от причала, когда мне в голову пришла еще одна мысль. Оставив двигатель на холостых оборотах, я пробрался к тому месту, где сидел Клей, на ходу доставая из кармана телефон. Опустившись на корточки, я продемонстрировал старику фотографию Энжел.
– Вы никогда не видели эту девушку?
При этих моих словах Летта, остававшаяся на корме, шагнула в нашу сторону, напряженно прислушиваясь. Клей взял у меня из рук телефон, всмотрелся в экран и кивнул.
– Она была на той яхте, где я работал барменом-поломойщиком, – ответил он, показывая рукой в сторону Берегового канала. – Звать Энжел.
Летта присела на планширь рядом с нами, старик покосился на нее и сразу заметил сходство. Почти минуту он изучал лицо Летты, потом проговорил с болью в голосе:
– Ваша дочка?..
Летта только кивнула.
Клей только втянул воздух сквозь сжатые зубы, боясь сказать слишком много.
– По-онятно…
– Что вы недоговариваете? – мягко спросила Летта, опустив руку Клею на плечо.
– Только то, что Энжел… она пришлась ко двору.
– Что это означает?
– Это означает… – Клей с трудом подбирал слова. – Она получает все, что только захочет, и не прочь остаться на борту подольше. – Он покачал головой. – А они – они стараются сделать все, чтобы ей там нравилось.
Я попросил его рассказать все, что ему было известно о яхте, о ее капитане и команде, о том, по какому маршруту они двигались, куда звонили, кто еще был на борту, в какие порты собирались заходить, а главное – знает ли он, на каком судне вся компания находится сейчас.
Клей ненадолго задумался, а потом – очень подробно – рассказал мне все, что знал. Он описал людей, яхты, вспомнил некоторые имена и места стоянок, какие напитки и какие наркотики были в ходу на борту. Капитанов на яхте было двое (для меня это было особенно важно), но как раз о них Клей мог рассказать совсем немного. По его словам, они были европейцами или, может быть, русскими, у обоих имелись татуировки, которые он описал и которые вполне годились для опознания. С ними он, однако, сталкивался не слишком часто – у него было слишком много работы в баре или в трюме, к тому же эти двое не отличались общительностью, хотя и не были чрезмерно суровыми или деспотичными. Когда в Джексонвилле ему пришлось сойти на берег, на яхте было семь девушек-пассажирок, но Клей был уверен, что к настоящему моменту их число увеличилось. Где набрать еще подходящих девушек – только об этом капитаны и говорили, когда думали, что их никто не слышит.
– А что вы можете сказать насчет Энжел?
Клей украдкой бросил быстрый взгляд на Летту.
– Я бы сказал – положение серьезное.
– Вы часто с ней разговаривали?
– Скорее, это она со мной разговаривала. И все время просила меня с ней потанцевать – как видно, она очень любит танцы. Ну, и умеет тоже, это сразу видать…
Летта улыбнулась и всхлипнула одновременно.
– Будь я на шестьдесят лет моложе, – неожиданно добавил Клей, – я бы дрался за эту девчонку до последнего, но… Да и в тюрьму-то я попал именно из-за женщины.
– Можете ли вы сказать, на яхте какого типа они могут плыть сейчас?
Старик показал на «Море Нежности» у дальнего причала.
– Когда я с ними расстался, они были вон на той яхте. А вот на какую они перебрались… – он пожал плечами, – не могу сказать.
– Как вы думаете, есть ли сейчас на ее борту что-нибудь такое, что могло бы подсказать нам, на чем именно они продолжили свое путешествие?
Клей снова немного подумал.
– Пожалуй, нет… Но я могу сказать вам, как называлась яхта, на которую они пересели.
– Можете?!.
– Да. «Дождь и Огонь».
– Это точно?
– Да. Я запомнил, потому что так называется песня Джеймса Тейлора.
– Подождите-ка меня здесь еще немножко. – Я снова поднялся на причал и отправился к директору пристани. Войдя в офис, я увидел совсем молодого парня, который сидел за столом с компьютером. На экране была какая-то игрушка – кажется, автомобильные гонки, но, увидев меня, парень быстро переключился на какой-то документ.
– Некоторое время назад к вам заходила яхта «Дождь и Огонь». Не подскажете, когда они ушли и куда? – спросил я.
Выпрямившись, парень попытался напустить на себя деловой вид.
– У вас есть какое-то сообщение для капитана?
Парню было на вид не больше двадцати двух, и я сомневался, что он бреется чаще двух раз в неделю. Шагнув вперед, я наклонился над ним, опираясь руками на стол.
– Послушай, Спиди-гонщик, я уверен, что ты назубок знаешь свои служебные обязанности, но… я сегодня не в настроении. Мне нужно знать, что тебе известно об этой яхте, и мне нужно знать это сейчас.
Парнишка как раз дошел до середины списка причин, по которым он не может предоставить мне эти сведения, когда в дальней стене отворилась дверь и из нее появился мужчина намного старше. Это и был настоящий директор пристани.
– Чем могу служить?
Я повторил свою просьбу, но он решительно покачал головой.
– Я не могу ничего сообщить вам об этой яхте, сэр. Точно так же, как не стану никому ничего сообщать о вашей лодке и вашем маршруте.
– У вас есть записи с камер видеонаблюдения?
Директор кивнул.
– Разумеется, но…
– Могу я на них взглянуть?
Директору было за пятьдесят, и он явно был человеком испытанным, закаленным в битвах с чересчур нервными или требовательными клиентами. Судя по татуировкам на руках, когда-то он служил в морской пехоте. В его присутствии даже мальчишка-секретарь осмелел, а может, ему просто хотелось показать боссу, что он не зря тут сидит.
– Вы совершенно не слушаете, что вам говорят!.. – воскликнул он, обращаясь ко мне. – Вам ведь, кажется, только что было сказано…
Я посмотрел на него так, что парнишка сразу стушевался.
