Мы едем в отель, где компания Джонатана открыла центр экстренной помощи в большом бальном зале на втором этаже. Никто не расхаживает в смокингах или в вечерних платьях, но на буфетных столах стоят ящики с бутылками воды и содовой; официанты ходят с подносами бутербродов, которые никому не нужны. На каждом круглом столике на восемь персон таблички с номерами, и я не сразу понимаю, что это номера этажей, где пропавших видели в последний раз.
– Ты знаешь, на каком этаже он был? – спрашивает Дженис.
– Нет.
Мы выбираем столик наугад и представляемся стоящим возле него людям. Делимся тем, что знаем, а это не так уж много, и взамен получаем обрывки информации, большей частью которой мы уже обладаем. Люди пытались покинуть здание. Они спустились вниз и были вынуждены подняться обратно. Какой-то мужчина из Нью-Гэмпшира рисует нам схему на бумажной салфетке, показывая возможные маршруты, которыми они могли бы воспользоваться.
– Физически сильные люди могли выжить, если спустились достаточно низко. Нельзя терять надежду.
Люди здесь по нескольку дней не меняли одежду, и у многих под глазами залегли тени. Компания Джонатана потеряла около семисот сотрудников. Все тут подавлены и отчаянно пытаются получить хоть какие-то сведения.
На длинном столе в передней части зала лежат информационные пакеты. В них есть номера телефонов соседних больниц, и мы сверяем их со списком, который распечатала Дженис, чтобы убедиться, что мы побывали во всех. Мы стоим в очереди, чтобы заполнить заявление о пропаже человека, которое состоит из восьми страниц. К сожалению, у Джонатана очень мало уникальных примет. Никаких татуировок, пирсинга или волос на лице, которые отличали бы его от всех остальных темноволосых, голубоглазых, гладко выбритых мужчин, разделивших его участь. У него есть шрам на колене от операции на связках, которые он порвал на втором курсе колледжа, когда катался на лыжах. Это обычная травма и вряд ли стоит упоминания, но я все равно вношу в список.
На стенах люди развешивают фотографии своих близких с их именами и подробными сведениями. Дженис на своем компьютере сделала такую листовку про Джонатана, разместив на ней фотографию, которую я ей прислала, и мы прикрепляем ее кнопками, которые берем из коробки на полу. На стене много листовок и фотографий, и я чувствую себя обязанной посмотреть на каждую и прочитать информацию.
Кто-то кладет руку мне на плечо, и я вздрагиваю.
– Мне очень жаль, – говорит женский голос. У этой женщины средних лет бейджик с именем Эйлин. – Я консультант по скорби, если вы хотите поговорить.
– Мне не нужен консультант по скорби, – говорю я, ведь мне он действительно не нужен. – Это для людей, чьи близкие умерли.
Эйлин снова похлопывает меня по руке и плывет к рыдающей паре, стоящей в нескольких футах справа от меня.
На подиум в передней части зала поднимается мужчина.
– Пожалуйста, если вы еще не заполнили заявление о пропаже близкого человека, сделайте это сейчас.
Толпа согласно бормочет, но потом поднимаются гневные голоса.
– Почему компания не прилагает больше усилий, чтобы спасти выживших? – кричит женщина из середины зала. – Вызовите экспертов. Людей, обученных прочесывать завалы.
– Мы занимаемся финансовыми услугами, а не поисково-спасательными работами, – говорит мужчина.
– Но в распоряжении компании значительные финансовые активы. Почему их не используют, чтобы помочь людям, которые заработали для компании все эти деньги?
Толпа разражается криками, и мужчина покидает трибуну. После этого никто не знает, что делать, включая меня и Дженис, поэтому мы делаем то единственное, что можем: мы молимся, говорим и слушаем, и как бы это ни было полезно, я не могу не думать, что мы теряем драгоценное время.
42. Анника
15 сентября 2001 года
На следующий день рано утром мы возвращаемся в бальный зал отеля, потому что не знаем, куда еще пойти. Вскоре после десяти, когда мы с Дженис пьем теплый чай из пластиковых стаканчиков, на подиум выходит мужчина и представляется как глава компании. Он объявляет, что выживших искать перестали. Через четыре дня после обрушения надежды на то, что кто-то еще будет вытащен из-под завалов живым, стремительно тают, но, услышав, как кто-то произносит это вслух, толпа реагирует быстро и душераздирающе. Пронзительные рыдания и крики отчаяния заглушают все, что пытается говорить этот человек. Дженис обнимает меня и поддерживает, как будто боится, что у меня подогнутся колени, но это не так, потому что я не верю тому, что он говорит. Это может быть верно для некоторых сотрудников, но не для Джонатана.
– Анника… – начинает Дженис.
– Он был на лестнице, – возражаю я. – Джонатан сказал, что спустится вниз, и как раз собирался это сделать, когда связь прервалась. Судя по времени падения башен, он должен был успеть добраться до вестибюля, выйти на улицу и отойти подальше. Брэд же выбрался, а он даже не стал спускаться вместе с Джонатаном. Он остался и все-таки выбрался!
Я кричу и плачу.
Мужчина кладет руку мне на плечо, и я разворачиваюсь с такой яростью, что он быстро делает шаг назад.
– Простите, но кого, вы сказали, вы ищете?
– Моего парня, его зовут Джонатан.
– Мой сын и человек по имени Джонатан помогли коллеге моего сына, у которого на лестнице случился приступ паники.
– Вы знаете, на каком этаже это было? – спрашивает Дженис.
– На пятьдесят втором.
– Я не знаю, на каком этаже был мой парень, но я уверена, что он был ниже.
– Мой сын тоже был там, но, по словам некоторых людей, которые там находились, он и этот Джонатан вернулись наверх.
– Вам удалось найти своего сына? – спрашиваю я дрожащим от страха голосом.
Глаза мужчины наполняются слезами.
– Нет.
Вот оно. Вот причина, почему Джонатан не перезвонил и мы не можем найти его, – он погребен под тлеющими развалинами Южной башни.
– Мне очень жаль, – говорит мужчина.
Дженис сжимает его локоть, потом обнимает меня за плечи.
Мы выходим из бального зала и садимся на скамейку за дверью, поскольку там немного тише. Дженис сдалась. Я знаю это, потому что она не говорит мне, каким должен быть наш следующий шаг. Она предложила все, что, по ее мнению, мы можем сделать, и теперь, после этой ужасной новости, ничего не осталось. Она не может вечно торчать со мной в этом отеле. У нее есть ребенок, о котором нужно заботиться. Есть ее собственное горе по друзьям и знакомым, которых она потеряла во время теракта. Никогда в жизни я не чувствовала такой безнадежности.
У Дженис звонит телефон. Она нажимает на кнопку приема и произносит:
– Нет. Мы все еще в отеле. – Она еще с минуту слушает звонящего. – Я думаю, это было бы действительно здорово.
