Он улыбнулся.
– Не за что.
Я бросила в чемодан еще несколько вещей и застегнула молнию.
– И это все? – спросил Джонатан.
– Да.
– Тебе больше ничего не нужно?
– Нет. Это все.
Он взял мой чемодан и направился к двери.
Я последовала за ним, но по пути из спальни схватила золотую ленту, лежавшую рядом с духами на туалетном столике, и сунула ее в сумочку.
Джонатан жил в маленьком домике в стиле ранчо. Внутри было пустовато – по сравнению с просторным двухэтажным домом моих родителей, забитым безделушками, кошачьими игрушками и книгами. Его мать ждала нас, и после того как обняла Джонатана и поцеловала его в щеку, она повернулась ко мне и сказала:
– Ты, наверное, Кэтрин. А меня зовут Шерил.
– Мама, это Анника. Я, наверное, тысячу раз тебе говорил.
– О! Конечно, Анника. Извини. Не знаю, почему я так сказала.
– Все в порядке, – сказала я.
Шерил пожала мне руку.
– Приятно познакомиться. Джонатан все время говорит о тебе.
– Мам! – воскликнул Джонатан.
– Извини. – Его мать улыбнулась и подмигнула мне.
Я понятия не имела, что это значит, но улыбнулась в ответ. Его мама казалась милой, и почему-то рядом с ней мне сразу стало уютно. В ее поведении не было решительно ничего угрожающего. Иногда такое случалось, когда я знакомилась с новыми людьми. Может быть, дело было в каких-то вибрациях или определенной ауре, но какой бы ни была причина, я всегда чувствовала себя счастливой, повстречав таких людей.
– Когда ты уезжаешь? – спросила она.
– Минут через двадцать. Мне просто нужно забрать оставшиеся наверху вещи.
– Прости, что мама назвала тебя не тем именем, – сказал Джонатан, когда мы вошли в его спальню. – Кэтрин была моей школьной подругой. Может быть, она на секунду растерялась. У вас обеих светлые волосы.
– Все в порядке, – сказала я, потому что действительно не обиделась. У меня тоже была не слишком хорошая память на лица и имена.
Комната Джонатана была очень похожа на мою, хотя и не так загромождена.
У него было много школьных сувениров, в основном кубки с соревнований по плаванию и фотографии команды. Стопка учебников лежала на полу рядом с комодом, а на стене висел плакат Уокиганской средней школы с изображением бульдога. Я почувствовала себя археологом, раскапывающим реликвии места, где я никогда не бывала. Мне это показалось захватывающим.
– У тебя столько всего осталось со школы.
– Ну, в общем, да. Разве не со всеми так бывает?
– Нет, я училась дома.
– Что, всегда?
– Я ходила в обычную школу, пока родители не забрали меня оттуда в середине седьмого класса.
– Тебя забрали? Почему?
– Мама сказала, так мне будет безопаснее.
Я села на кровать, и Джонатан сел рядом со мной.
– Что она имела в виду? – спросил он.
Я не желала говорить о том дне с кем-либо, кроме родителей и психолога, к которому меня поспешно отправила администрация школы, который сказал, что, возможно, я заблокировала воспоминания. Но это было совсем не так. Я помню тот день, когда Мэри и еще три девочки пришли за мной, как будто это было вчера. Я рассказала Джонатану, как они пинали и били меня, разбили в кровь нос и дергали за волосы. Как они втолкнули меня в раздевалку с одной кабинкой, выключили свет и подперли дверную ручку снаружи стулом, чтобы я не могла выйти. Я плакала и кричала так сильно и долго, что к тому времени, когда учитель нашел меня с распухшей губой и почти заплывшим глазом, я так охрипла, что не могла произнести ни звука.
– Анника, – тихонько произнес Джонатан.
– Дженис – единственный человек, которому я когда-либо об этом рассказывала. Но я рада, что сказала тебе.
Рассказать ему показалось правильным, как и когда я рассказала ему о Джейке. Это было словно вытащить на свет темную и пыльную тайну, и мне нравилось то, как я почувствовала себя после. Освободившейся. Более легкой. В то время я этого не понимала, но много лет спустя осознала, что делиться с Джонатаном тем, что со мной случилось, было одним из способов укрепить нашу с ним связь.
Он крепко меня обнял.
– Я не знаю, что сказать.
Это меня удивило, потому что Джонатан никогда не терял дар речи.
– Все в порядке.
Ему, должно быть, понадобилась минута отдышаться или что-то в этом роде, потому что он сжал меня еще крепче. Когда Джонатан наконец отпустил меня, он немного отстранился и всмотрелся в мое лицо, нежно провел большим пальцем по моей брови и губам, как будто нуждался в доказательстве того, что я достаточно исцелилась.
– Это было очень давно, – сказала я.
Он посмотрел мне в глаза и кивнул. Я отвернулась, и мой взгляд привлек золотой тюбик губной помады на его тумбочке. Указав на него, я спросила:
– Что это?
– Это не принадлежит другой девушке. – Он ответил быстро, хотя такая догадка не приходила мне в голову, пока он сам не сказал: – Продавщица, наверное, бросила помаду в сумку, когда я покупал тебе духи. Я не заметил, пока не пошел заворачивать твой подарок. Не знал, что с ней делать, поэтому принес домой.
Я взяла губную помаду и сняла колпачок, мгновенно очарованная ярко-красным цветом и особенно формой, изогнутой, гладкой и безупречной, как новенький карандаш.
– Тебе нравится? – спросил он, и я кивнула.
– Ты оставила духи дома.
Я опустила глаза, смущенная тем, что не догадалась взять духи с собой после того, как сказала ему, как они мне понравились.
– Большинство запахов для меня слишком сильные.
– Надо было вместо них подарить тебе помаду. А я и не знал. А теперь знаю. – Джонатан указал на дверь. – Ванная комната через коридор. Иди попробуй.
Я вошла в ванную и посмотрелась в зеркало. Я на-деялась, что помада будет не такой, как ненавистный мне липкий блеск. Я должна сначала покрасить губы или же обвести контур? Это была область знаний Дженис, а не моя, и я чувствовала бы себя глупо, если бы мне пришлось признаться Джонатану, что я не знаю, как это делается. Я снова надела колпачок и положила помаду на полочку. Может быть, я подожду, пока вернусь в колледж, и попрошу Дженис дать мне урок. Лицо Джонатана появилось в зеркале рядом с моим, и я обернулась.
– Так ты не собираешься попробовать?
– Я никогда раньше не пользовалась губной помадой.
– И я тоже.
Должно быть, вид у меня стал смущенный, потому что он рассмеялся.
– Это была шутка, Анника.
