За месяц, в течение которого я пять раз летал из Сиэтла в Нью-Йорк и обратно, чтобы записать эпизоды передачи, я преодолел почти все трудности, связанные с телевидением. Я отлично провел время. Других вариантов не было. Я чувствовал себя как Чарли в фильме «Чарли и шоколадная фабрика», разве что мой золотой билет позволил посмотреть, как делают телепередачи, а не конфеты.
Я познакомился с замечательными людьми из совершенно иного мира и беседовал с ними на равных. Но участие во всех пяти эпизодах телепередачи прежде всего дало мне редкую возможность совершенствоваться перед каждой съемкой: это мало кому удается на телевидении. Сейчас я уверен, что буду хорошо себя чувствовать независимо от того, где я — на телевидении или перед реальными зрителями.
Уже вначале я осознал, что перспектива выступить на государственном телевидении, при этом не в передаче America’s Most Wanted («Самые разыскиваемые преступники в Америке») и не в шоу Джерри Спрингера, была для меня в какой-то степени честью, даже если бы я как-то облажался. У большинства нет даже возможности посмотреть на свою ошибку со стороны. Перед каждой записью я вспоминал, когда и как последний раз смотрел телевизор: переключал каналы, перебирал передачи, выпивал несколько бутылок пива и в основном отключался от происходящего на экране. И повторял для себя: независимо от того, сколько миллионов людей в конечном счете меня увидит, большинству будет все равно, насколько я умен или глуп. Я просто один из сотен тех, кто одновременно вещает из телеящика. Все, от чего я катастрофически смущаюсь, будет мгновенно забыто или, возможно, даже не никем не замечено. И если людям надоест то, что я говорю, они переключат канал. Что из этого следует? Жизнь продолжается, и миру нет никакого дела до того, что у вас происходит.
Телесуфлеры — зло (как и заучивание наизусть)
Есть только одна проблема, с которой я никак не мог справиться. Я нашел заклятого врага в сфере выступлений, и им оказались не критики-почемучки и не суровые слушатели, а телесуфлеры. Пока я не пришел на передачу The Business of Innovation, я никогда их не видел. Но, правда, слышал о них. Я смутно представлял, зачем они нужны. Больше всего меня удивило, что суфлеры встроены в камеры. Глядя в объектив на съемке дополнительных кадров, вы видите слова, которые нужно произнести; они прокручиваются вверх, как вводные титры к «Звездным войнам». В моем случае это были короткие рекламные предложения для передачи: глупости вроде «Инновации изменят будущее» или «Сейчас открытия важнее, чем раньше». Неопределенные и довольно поверхностные комментарии, которые ничего не значат, особенно если думать о них дольше пяти секунд. То, над чем я сам смеюсь, когда другие вдруг говорят это или пишут в книгах. Постановщики передачи разрешили нам отредактировать текст, но в первый день на это не было времени, поэтому мы прочитали то, что подготовили они. Я рассчитывал экспромтом произносить эту часть диалога, уверенный, что смогу обеспечить эффект, которого ждут постановщики (целью было сделать его содержательным и провокационным), но сказать так, чтобы звучало не слишком раздражительно. Нет проблем. Я отлично импровизирую… по крайней мере, я так думал.
И вот, в тот первый день, облаченный в черное, я стоял в кафе CNBC и таращился на лампы и камеры, вынужденный удовлетворить пожелания всех и вся (и как можно быстрее освободить площадку), я посмотрел в камеру и… чуть не подавился. Вместо того чтобы придумать оригинальные слова, просто прочитал то, что показал телесуфлер. Я не хотел этого делать, слова звучали намного глупее, чем можно было представить. Но я не мог остановиться. Во время съемки дополнительных кадров у меня была возможность произнести пять разных фраз, по одной в каждом эпизоде. Поскольку ближе к концу мне позволили сделать несколько дублей, я почувствовал себя увереннее и попытался сказать нечто отличное от того, что приказывал телесуфлер. Быстро проговорил текст про себя, чтобы запомнить. Задействовал свою способность концентрироваться и запомнил слово в слово импровизированную версию. И когда режиссер крикнул: «Поехали!» — посмотрел в камеру и, к своему удивлению, произнес то, что было на экране. Может, мне промыли мозги или загипнотизировали? С тем же успехом мне могли показать текст стихотворения «Зеленые яйца и ветчина», и я бы прочитал все до единого слова. На рис. 7.6 изображена съемочная площадка, какой я ее видел.
Рис. 7.6. Справа стоит камера 2, на которой видны слова на телесуфлере. Слева на экране показано, что снимает камера 2: меня с фотоаппаратом в руках
Телесуфлеры используют на многих телешоу, в том числе и в новостных передачах. Это еще одна причина, по которой, как я подозреваю, многие дикторы кажутся одинаковыми, говорят бездушными, отрешенными голосами, будто роботы. Если у тебя перед носом такая штука, трудно импровизировать, сделать паузу, а главное — тяжело быть естественным. Возможно, если бы я написал слова сам или узнал поближе постановщиков, по-другому относился бы к таким вещам. Но это было единственной помехой на телевидении. Надеюсь, когда-нибудь у меня будет шанс справиться с подобными вещами. Сейчас, когда я смотрю телевизор и вижу глаза людей, говорящих в камеру, то все, о чем я думаю, — это слова, которые прокручиваются перед ними на экране. И ведущие произносят текст так, словно сами его написали.
Глава 8. Что говорят люди
Сидней, 2006 год. Я провел одну из своих самых удачных презентаций и был на седьмом небе от счастья. Зрители смеялись над моими шутками, им нравилось все, что я говорил, мои идеи попали точно в цель. Лучше и быть не могло. Я спрыгиваю со сцены, и Кори, один из организаторов, восторженно меня хвалит: «Фантастика! Ты великолепен!» Делаю вид, что не обращаю внимания — я слишком крут, чтобы принимать комплименты. Счастливый, купаюсь в теплых лучах собственной славы, и вместе с Кори мы смотрим выступление следующего оратора. Он совершенно ужасен: говорит скучно и путано, не придерживается четкого плана, и кажется, зрители вот-вот уйдут. Я сочувствую Кори, потому что знаю, как неловко общаться со спикером, севшим в лужу. Лекция подходит к концу, и — что бы вы думали? Кори приветствует незадачливого оратора точно так же, как и меня. Я ничего не вижу, только слышу, а если бы видел, то уверен: это напомнило бы аварию в режиме замедленной съемки. Кори с восторгом говорит ему: «Фантастика! Ты великолепен!» Точь-в-точь то же, что и мне. Учитывая законы физики, действующие во Вселенной, мы не могли заслужить одинаковой похвалы. Даже если я и выступил на трояк, а он — на пятерку, ни один здоровый мозг не может нас уравнять. И тогда я понял: люди говорят одно, а мы представляем совершенно другое. «Фантастика» вовсе не означает, что я прочитал речь фантастически. Это обычные слова, которые Кори говорит всем ораторам, чтобы подбодрить их, независимо от того, как прошло выступление
[65]. Если бы я задался вопросом, действительно ли я хорошо выступил, ответ следовало бы поискать в другом месте.
