После того как осенью немцы вторглись в Польшу, она получила известия от мужа о том, что он бежал в Англию и там присоединится к польским войскам, чтобы продолжить сражаться. Он писал, что им с ребенком безопаснее оставаться в Париже, а когда война закончится, он приедет за ними.
Но когда Париж пал, Мирей убедила ее бежать на мельницу.
– Мы поедем вместе. Мои родители приютят тебя и Бланш.
– Но тогда Гершель не будет знать, где нас искать, – возразила Эстер, так крепко прижимая к себе Бланш, что та расплакалась.
– Лучше пусть он найдет вас позже, но живыми и здоровыми, чем под обломками бомбоубежища, – не отступалась Мирей. – Идем, Эстер, возьми что можешь для Бланш. У моего друга есть машина, ты уместишься. Но нужно уходить сейчас!
Пересказывая эту часть истории, Мирей разрыдалась. Элиан крепко обняла ее, продолжая гладить по голове.
– Если бы я не уговорила ее уехать, она сейчас могла бы быть жива! – восклицала она, захлебываясь слезами.
Элиан не отпускала ее, мягко укачивая:
– Или ее могло бы убить бомбой в Париже. Или немцы депортировали бы их с Бланш, как только вошли бы в город. Мы все слышали разговоры: люди исчезают в этих рабочих лагерях, а потом о них ни слуху ни духу. Эти лагеря не место для матери с маленьким ребенком. Ты не можешь винить себя, сестра.
Когда Мирей наконец удалось подавить рыдания, она продолжила рассказ.
Поездка на машине, которая по их представлениям должна была занять день, быстро превратилась в затянувшийся кошмар. Дороги к югу от Парижа были забиты медленно продвигающейся волной беженцев: они шли пешком, ехали на велосипедах и в запряженных лошадьми телегах, наполненных пожитками. Они преграждали путь автомобилям, нетерпеливо пытавшимся вырваться вперед, несмотря на то, что впереди не было свободного места.
Машина с Мирей и Эстер тащилась не быстрее пешехода. Но они были благодарны за то, что хоть сколько-то защищены от теснящейся со всех сторон толпы и от пекущего июньского солнца.
Потом пришлось объезжать чужие машины, брошенные посреди дороги, когда в них закончился бензин – нового по пути было не достать. В конце концов они тоже остались без топлива и им пришлось оставить машину. Ее владелец, друг Мирей, сказал, что пойдет на станцию, которую они проехали несколько километров назад, где, было похоже, может найтись сколько-то топлива.
– Возьмите ребенка и идите пешком. Орлеан уже близко. Когда доберетесь, постарайтесь найти комнату на ночь на главной площади – там кафе и гостиницы. Я вас найду, как только снова заправлю машину.
И вот Мирей и Эстер с Бланш на руках присоединились к медленному потоку людей, устало и напуганно двигавшихся на юг.
– Вы нашли, где переночевать в Орлеане? – спросила Элиан.
Мирей покачала головой.
– Куда там. Все было забито. Люди баррикадировали двери от мародеров и прогоняли беженцев из своих садов, где те пытались поживиться чем-нибудь съедобным. Казалось, перед нами по деревням прошелся рой саранчи, сметая все на своем пути, и местные такой же саранчой считали нас. В ту ночь мы спали под живой изгородью, держа малышку между нами, чтобы ее согреть. Эстер пыталась покормить ее, но у нее почти не было молока, да и Бланш уже отлучили от груди, так что она хотела другой пищи. На следующее утро мы выпросили немного хлеба у одной семьи и размочили его в воде. Но кроме этого есть было нечего – саранча добралась туда раньше нас.
Лизетт внесла поднос с миской куриного бульона, в другой руке удерживая Бланш. Девочка уже выглядела чуть лучше после того, как поела немного козьего молока и бульона.
– Ешь, Мирей, – приказала мать. – Нам нужно поставить тебя на ноги, чтобы ты помогала присматривать за этой малышкой. Да, милая? – Она поцеловала девочку в темноволосую макушку.
Выпив бульон и проглотив несколько кусочков хлеба, Мирей вернулась к своему рассказу.
Они вновь влились в напуганную изможденную процессию и продолжили двигаться на юго-запад, посчитав, что лучше продвигаться вперед, к долгожданной безопасности Кульяка, чем ждать здесь, где нечего есть и негде укрыться, надеясь, что их друг вернется за ними на машине.
– В таких ситуациях люди показывают свое настоящее лицо, – заметила Мирей, останавливаясь сделать глоток воды из стакана, стоявшего на столике у кровати. – Одни проявляли невероятное сострадание и щедрость, как та семья, которая поделилась с нами хлебом. А другие думали только о себе, были завистливыми и злобными. Наверное, они были в ужасе, как и все мы, и просто отчаянно хотели выжить.
Мирей полагала, что они где-то у Тура, хотя и перестала понимать, сколько они уже прошли, потому что движение было медленным и хаотичным. Они пытались двигаться по объездным дорогам, где меньше людей, но в конце концов сбились с пути и вернулись обратно на большую дорогу, идущую вдоль железнодорожной линии. «Кто-то сказал, что это, должно быть, главная дорога на Бордо, так что мы знали, что движемся в нужную сторону», – объяснила Мирей.
Палило полуденное солнце, и они сели в тени платана отдохнуть и укрыть Бланш от жары. Она уже больше часа плакала от голода. Эстер снова попыталась покормить ее грудью, но от безуспешных попыток пососать молока ребенок стал только еще раздраженнее и отчаяннее. Выбившись из сил, Эстер передала девочку Мирей и застегнула блузку.
– Вот, может, у тебя получится немного ее успокоить. Я пойду поспрашиваю, не найдется ли у кого для нее еды.
Эстер медленно пошла обратно на дорогу, а Мирей принялась напевать Бланш и укачивать ее.
Вдруг раздался пронзительный крик. Мирей в замешательстве оглянулась, чтобы понять, кто издавал этот звук и почему. Крик все продолжался. Она наблюдала, как, словно в замедленной съемке, все люди на дороге так же недоуменно осматриваются по сторонам, пытаясь определить источник звука. Потом один за другим они подняли головы к небу.
– Как поле подсолнухов, так я тогда подумала, – сказала Мирей, давясь слезами. Она глубоко вдохнула и продолжила: – Там был самолет. Немецкий. Он издавал этот ужасный звук, когда снижался. А потом стало еще хуже. Град пуль, и крики, и стоны людей на дороге. Женщина передо мной взглянула мне в глаза и заметила, что я в ужасе смотрю на пятно крови, расползающееся у нее по платью. Только посмотрев вниз и лично его увидев, она согнулась пополам и упала на землю. Я повернулась спиной к дороге и зажала Бланш между собой и деревом. Пилот возвращался еще дважды, и каждый раз был этот жуткий звук, будто крик, а потом звук стрельбы. Я не могла вздохнуть, пока звуки совсем не исчезли. А когда смогла, почувствовала запах пыли. А потом крови.
Глаза Мирей оставались сухими, когда она пересказывала последнюю часть истории – картина, которую она увидела, обернувшись, была слишком ужасна для слез. Ее голос стал жестким и монотонным.
– Я спотыкалась о людей, которые всего несколько минут назад шли впереди меня, подскальзывалась в их крови, покрывшей дорогу. Многие лежали неподвижно, но некоторые протягивали руки, моля о помощи. Но я знала, что другие попытаются им помочь, а я должна была найти Эстер. Я звала ее и звала. Я крепко держала Бланш, но она безутешно плакала, как будто уже знала, что ее матери больше нет. Потом я увидела кусок блузки, которая была на Эстер. Та самая, которую она застегнула за секунды перед атакой, хотя теперь казалось, что это было невероятно давно. Но блузка не была белой. Она была пропитана кровью. Ее кровью. Из ее ран. Там, где пули попали ей в грудь.
