– Так да?
– Мам, ну какая девушка! Кто с прокаженным-то пойдет?
– Женя, не говори так о себе, пожалуйста.
Он пожал плечами.
– Твой отец невиновен, и ты должен твердо верить в это.
Евгений снова промолчал, но мама заставила его сесть на край постели и крепко взяла за подбородок:
– Посмотри мне в глаза. Даже если весь мир считает твоего отца чудовищем, ты должен знать, что это не так и ты рожден от прекрасного человека.
– Мама, я бы очень хотел верить…
– Так верь!
– Но доказательства…
– Плевать на них! Ты восемнадцать лет жил рядом с отцом, неужели это не перевешивает любые доказательства, добытые чужими людьми?
Евгений вздохнул и опустил взгляд.
– Он плохо к тебе относился? Бил? Наказывал?
– Что ты, конечно, нет!
– Тогда что заставляет тебя сомневаться?
Он сглотнул и поправил маме одеяло. Первый раз она вызвала его на такой откровенный разговор, до сих пор подразумевалось, что они оба считают отца невиновным, только он, может быть, иногда сомневается, и самое лучшее, наверное, сейчас сказать, что, конечно, мама, ты права, поцеловать ее на ночь и идти спать.
– Я не знаю, – решился Евгений, – все-таки папа любил смерть.
– Что ты имеешь в виду?
– Часто говорил о ней со мной. Чаще, чем другие отцы. Он будто готовил меня к ней.
Мама нахмурилась:
– Не припоминаю.
– Правильно, он считал, что это мужские дела.
– И что он говорил тебе?
– Что еще ни один человек не жил вечно только потому, что слишком сильно боялся умереть.
– Но это логично, – засмеялась мама, и Евгений тоже улыбнулся.
– Потом говорил, что все всегда оказывается не таким, как ты себе воображал, и как бы ты ни представлял свою смерть, умрешь все равно совсем иначе, и будет это не так страшно, как кажется сейчас, поэтому помнить о смерти полезно, но думать о ней – бессмысленно.
– И снова нечего возразить. – Мама смущалась, что после инсульта речь ее стала не совсем отчетливой, и старалась говорить короткими фразами.
– А помнишь, как он меня брал с собой везде, когда умерла бабушка? Ты еще не хотела пускать, говорила, что я еще маленький, а он все равно потащил меня в погребальную контору и на кладбище?
– Конечно, помню.
– И тоже говорил, что бабушка умерла, а я жив, и мой первый долг не предаваться горю, а позаботиться об умерших и живущих, потому что настанет день, когда другим придется заботиться обо мне. Я должен зарубить себе на носу, что полезный труд и знания уберегут от страха и отчаяния.
– А ты?
– А я смотрел на все эти гробы да венки и дико боялся.
– Папа мне тогда сказал, что ты вел себя молодцом.
– Надеюсь, что так.
Мама осторожно погладила его по руке:
– Ты страдал от этого?
– Как сказать… Ребенком боялся иногда, даже паниковал, но на лодке мне сильно помогла папина наука, и вообще я не сомневался, что вы меня правильно воспитываете, но когда узнал о том, в чем обвиняют отца, всплыло в памяти, и я уже не мог не думать, что это все-таки немножко ненормально было.
– И ты сразу поверил?
– Мама, я до сих пор не знаю. Я не рассказывал, но я ходил к этому следователю, и ты знаешь, он показался мне порядочным человеком.
– Да, это правда. И ко мне он отнесся очень хорошо, предлагал помощь, если я захочу сменить фамилию или переехать в другой город, и я до сих пор корю себя за то, что не прислушалась к этому совету, но тогда мне казалось, что это будет предательством.
– Ты правильно поступила.
– Да, не предала мужа, зато погубила обоих сыновей. Один мертв, у другого тоже жизни нет.
Мама поморщилась, и Евгений поискал глазами валерьянку среди других пузырьков у нее на тумбочке. Зря они на ночь затеяли этот разговор.
– Все у меня в порядке, мама.
– Значит, следователь тебя убедил, что папа виноват?
Евгений покачал головой:
– Нет, конечно. Но доказательства…
Мама приподнялась на здоровой руке:
– Женя, он чужой, он не знает твоего отца, но ты-то! Родной сын, ты должен точно знать, что он не способен на такое!
Евгений кивнул.
– Женя, я говорю серьезно. Ты просто не был женат…
– Вообще-то был, – буркнул Евгений, слегка удивленный таким поворотом разговора.
– Это не считается. К сожалению, ты не испытал на опыте, какая близость возникает между мужем и женой через годы брака. Хорошо ли, плохо ли живут, а люди срастаются, становятся одним целым… Трудно объяснить, ну да бог даст, сам узнаешь. Поверь, если бы в Павле было что-то злое, я бы почувствовала. Жена не может этого не понять. Другой вопрос, что будет терпеть, закрывать глаза, приноравливаться, но не понять не может. А мы с твоим папой прожили четверть века, и за все эти годы я ни разу не подумала, что с ним что-то не так.
Евгений молча поправил маме подушку.
– Я тебе это говорю не для того, чтобы пристыдить, – продолжала она, – наоборот, хочу, чтобы ты знал, что ты сын хорошего человека и с тобой все в порядке.
– Надеюсь, что так.
– А надо, чтобы был уверен!
– Хорошо, мама.
– Ах, господи, ну почему я не послушала тогда умных людей! Ведь и следователь советовал уехать, и Вадим еще раньше предлагал помочь! Все гордыня моя!
– Вадим?
– Да, он приходил сразу после ареста Паши и тоже советовал как можно скорее бежать из города. Обещал чуть ли не за три дня сделать новые паспорта с другой фамилией, а мне, старой дуре, показалось, что он не помочь хочет, а отыграться за прежние ссоры и захватить нашу квартиру. Я тогда была уверена, что это просто какое-то дикое недоразумение и Паша вернется домой с минуты на минуту. Куда бежать? Зачем, если следствие во всем разберется? Каждый день корю себя, зачем не послушалась? Ну подавились бы они с Галей той квартирой…
– Все, мама, успокойся! Ты защищала честь отца, значит, все правильно.
– Еще бы хоть знать, что я скоро умру, – сказала мама спокойно, – так нет. Сердце здоровое, могу еще тридцать лет у тебя на шее камнем провисеть.
Евгений улыбнулся:
– Знаешь, что папа говорил по этому поводу? Смерть – такая гостья, которую нужно достойно принять, но приглашать не следует. Я рад, что ты жива и со мной, и весь этот быт мне вообще не в тягость.
– Да?
– Ну конечно, мам!
