Похоже, это качество передалось Яне по наследству.
Утром все ее мысли были заняты Виктором Николаевичем, хоть он и не заслуживал, конечно, такой чести. Почему он не лез целоваться, как другие ее поклонники столь же недалекого ума? Просто проводил до дома, и все. Даже на ты не попросил перейти… Да, да, данное предложение должно исходить от женщины, но колхозник Зейда откуда это знает?
Не хочет больше с ней общаться? Зачем тогда водил в кино и в кафе? Она же не навязывалась!
В качестве благодарности, что ли? Ты сходила со мной в архив, я тебя прогулял, так что мы в расчете?
Или проучить решил, смотри, Яночка, от чего ты отказалась.
Или все гораздо проще и обиднее – она Виктору Николаевичу не понравилась. Увидел, какая она блеклая серая дура с глазами неопознанного трупа, конечно, что тут может привлечь полнокровного самца? На первых свиданиях Яна всегда старалась говорить поменьше, а слушать побольше, и он, наверное, решил, что это не сдержанность, а тупость.
Да уж, когда такой одаренный товарищ, как Виктор Николаевич, считает тебя глупее себя, это обидно.
Все это каруселью крутилось в ее голове, не давая сосредоточиться на плане допроса. Не хватало еще, чтобы она завалила работу из-за всяких наглых Зейд!
Яна зажмурилась, внушая себе, что каковы бы ни были мотивы уважаемого Виктора Николаевича, он в любом случае не стоит ее внимания, но сеанс аутотренинга быстро был прерван звонком местного телефона. Мурзаева вызывала ее к себе.
Марина Петровна смотрела на Яну сурово, а сидевший тут же Крутецкий – с глубокой отеческой печалью.
– Звонили из архива, – сказал Максим Степанович, – вы интересовались делом Горькова. Не позволите ли спросить, с какой целью?
– Я хотела помочь в научной работе товарищу Зейде, – прошептала Яна, задним умом понимая, как глупо это звучит.
– А вы, простите, ученый? Сотрудник университета или другого научно-образовательного учреждения? Нам что-то неизвестно о характере вашей трудовой деятельности?
– Нет, я просто…
– Яна Михайловна, если вы не в курсе, где и кем вы работаете, и круг ваших обязанностей вам не ясен, то осознайте, пожалуйста, как минимум то, что вы находитесь не в детском саду, а на службе, – произнес Крутецкий с удивительной мягкостью, – и тут оправдания «я просто», «я нечаянно» и «я не хотела» не работают. Вы самовольно решили, что человеку со стороны, не специалисту, позволительно показать уголовное дело. Кто вас наделил столь широкими полномочиями?
– Я думала, что…
Максим Степанович жестом остановил ее:
– Думать, Яна Михайловна, вы можете все, что угодно, но действовать и принимать решения вольны только в рамках своих служебных обязанностей и сопряженных с ними полномочий. Мы вам не враги и не оккупанты, чтобы вы в тылу у нас занимались партизанской деятельностью. Если вашему молодому человеку…
– Он не мой молодой…
– Ваша личная жизнь нас не касается. Если вашему кто бы он там ни был в рамках его научной работы требуется изучить уголовное дело, для этого существует специальная и отработанная процедура. Он обращается к руководителю своего учреждения, тот к прокурору города, и на этом уровне решается вопрос. Так и передайте вашему… – Максим Степанович выдержал многозначительную паузу, – вашему, в общем.
– Спасибо…
– Да уж, упорола ты косяк! – фыркнула Марина Петровна. – Представь, что будет, если каждый следователь начнет друзей водить в архив?
Максим Степанович осторожно кашлянул:
– Думаю, нам не следует сильно ругать Яну Михайловну и тем более делать какие-то выводы. К счастью, опытный архивариус не позволила преступлению свершиться, а наш молодой специалист теперь будет знать, что не надо совать свой очаровательный носик куда не следует. Правда ведь?
Яна энергично кивнула.
– Вот и хорошо. Остался только один неприятный момент. Как я понимаю, вы посетили архив в рабочее время?
– Я отпросилась.
– И какую же причину вы привели?
– Сказала, что иду в архив.
– А уточнили, что по личному вопросу, а не по службе?
Яна покачала головой. Самое обидное, что Крутецкий прав. Абсолютно и во всем. И она обязательно бы подумала об этом, если бы не жег ее стыд перед Зейдой за бестактное замечание про Юрия Ивановича и не хотела бы любой ценой доказать ему, какая она добрая и хорошая. А теперь что возразишь?
Она сглотнула, надеясь, что не расплачется.
– Получается, вы прогуляли?
– Я всего на час раньше ушла…
Крутецкий засмеялся:
– Ах, какая прелесть! Всего на час! А что будет через год работы? Всего на полдня? А через десять лет? Подумаешь, запила на неделю?
– Ладно, ладно, ты уж не перегибай, – засмеялась Марина Петровна, – после студенческой вольницы не так просто привыкать к трудовой дисциплине. Молодой и поспать хочется, и погулять хочется, и парню своему показать, какая ты важная птица… Верно, Яна? Не отвечай, знаю, сама такой была. Ты хорошая девочка, просто помни два важных правила. Первое: рабочее время – это святое. И второе: сначала инструкция и приказ, потом совет старшего товарища и только потом собственные мысли.
– Спасибо, Марина Петровна.
– А что в архив-то полезли, кстати? Из-за чего сыр-бор?
– Виктору Николаевичу надо изучить психологические особенности личности Горькова.
Мурзаева вдруг резко отбросила ручку:
– Что ты мне чешешь! Какие там особенности вы хотели увидеть, если он не дожил до судебно-психиатрической экспертизы?
– Я не знаю. Может, факты его биографии о чем-то говорят.
– А может, вы попали под влияние Юрия Ивановича и его белой горячки? – фыркнул Крутецкий.
– Яна Михайловна, у вас куча работы, с которой вы едва справляетесь, – улыбнулась Мурзаева, и Яна поежилась, зная, что начальница переходит на вы и тихую любезную речь только в состоянии страшного гнева. – Вы только начинаете овладевать самыми азами профессии, а уже позволяете себе усомниться в компетентности опытнейшего специалиста, лучшего следователя страны! Признайтесь, вы можете жить только в состоянии всеобщего поклонения пред вашей гениальностью? Ради того, чтобы показать, что вы выше нас всех, вы хотите уличить в ошибке легендарного следователя Костенко, ни больше ни меньше? Моська должна лаять на слона, такая ваша логика? Так запомните, милая, вас сюда взяли не на ставку Шерлока Холмса, у нас такой просто нет! Вы рядовой работник и занимайтесь тем, что вам поручено, и не дергайтесь ни вправо, ни влево. Пройдет очень много времени, моя дорогая, прежде чем вам позволительно будет подумать, только подумать, что ваш коллега ошибается, и еще в два раза больше лет до того, как получите право указать на его ошибку.
