Все устроили почти мгновенно. Бывший капитан третьего ранга Горьков полетел в Ленинград гражданским человеком, разведенным мужем и несостоявшимся отцом, неся за спиной мучительное и едкое чувство вины. Если бы он сразу вылетел домой, как только узнал о смерти отца, то сумел бы защитить брата, Веня остался бы жив, а мама – здорова. Но он слишком увлекся собственным горем, яростно боролся за собственное будущее и не хотел знать, что близким грозит опасность. Не подумал он, что после смерти отца сделался главой семьи, понадеялся на мамины уверения, что она держится и справляется. Просто хотелось в это верить, вот и все.
Малодушный и жалкий сын убийцы, он должен знать свое место.
Этот поцелуй был просто глотком воды перед новым переходом через пустыню.
⁂
Крутецкий взял манеру демонстративно втягивать носом воздух, когда оказывался рядом с Яной, а после так же нарочито пожимал плечами, мол, перегаром явно не несет, но, товарищи, вы же понимаете…
Она ни секунды не сомневалась, что Максим Степанович растрепал коллегам о ее пристрастии к бутылке, поэтому приходилось контролировать каждое слово и каждый жест, и от этого, кажется, было только хуже.
Мурзаева, подобревшая после случая с Колей Иванченко, снова стала на нее покрикивать, а коллеги вели себя благожелательно, но слишком панибратски. Следователь Семенов, проставляясь по случаю дня рождения, пригласил ее и позвал на ты, хотя раньше они общались на вы и по имени-отчеству. Малинина пригласила в гости на бутылочку красненького таким тоном, что Яна не поняла, серьезно она или издевается. Естественно, она отказалась от этих заманчивых предложений.
В ее присутствии стали чаще шутить о тяжелом утре понедельника и прочих пьяно-похмельных атрибутах, а Мурзаева, когда Яна зашла к ней подписать несколько постановлений, вдруг прикрикнула: «Ну что ты смотришь грустным взглядом неопознанного трупа? Случилось что? Да – скажи, нет – взбодрись». Пришлось растягивать губы в веселой улыбке.
Яна поняла, что попала в безвыходное положение. Ярко и стильно одеваться нельзя, чтобы не прослыть хищницей и проституткой, а скромный вид свидетельствует об алкоголизме. Всю зарплату пропивает, одежду не на что купить, и не успевает протрезветь, чтобы ухаживать за тем, что имеет.
Она напряженно размышляла, как соблюсти баланс, вырулить между Сциллой и Харибдой, как раздался телефонный звонок.
На проводе был Виктор Зейда с предложением посетить вместе с ним архив для изучения дела Горькова. Говорил Виктор Николаевич таким безмятежным тоном, будто и не он всего несколько дней назад звал ее на свидание и получил решительный отказ.
– С какой целью? – спросила Яна сухо.
– Для диссертации. Бо дид не дуже памятае…
Яна поморщилась. Научился бы сначала разговаривать нормально, а потом уж кадрился к приличным девушкам и в аспирантуру поступал. У папы на кафедре одно только «зво́нит» лишало претендента всех шансов, а в медицине, видимо, критерии другие.
Через слово понимая речь Виктора Николаевича о том, что каждый случай на вес золота и ему обязательно надо составить психологический портрет Горькова хотя бы по материалам уголовного дела, раз уж сам маньяк недоступен для изучения, Яна удивлялась, как можно быть таким бесчувственным и наглым. Девушка тебе отказала, а ты тут же просишь ее стать твоим пропуском в архив. Не дала, так пусть хоть в работе пользу принесет, – вот ход мысли этого примитивного создания!
– Боюсь, что у меня совершенно нет времени, – процедила она.
– Ну пожалуйста! Материала-то мало, за каждый случай как за соломинку хватаешься…
– Виктор Николаевич, не могу ничем помочь.
В трубке раздался тяжелый вздох, будто кит всплыл на поверхность океана. Воспитание не позволяло Яне повесить трубку, потому что заканчивать разговор должен тот, кто его начал, а Зейда не спешил прощаться.
– У будь-який час, як вам зручно, – пробасил он.
– В ниякий мне не зручно! – От злости Яна начала его хорошо понимать. – Попросите вашего товарища Юрия Ивановича, пусть он с вами сходит.
Зейда кашлянул в трубке и ничего не сказал, а Яна залилась краской. Как она могла забыть, господи… Заставлять старого опера смотреть уголовное дело убийцы своего сына просто-напросто бесчеловечно.
Яне стало так стыдно за свою душевную черствость, что она быстро договорилась с Зейдой встретиться завтра.
В шинели Виктор Николаевич казался еще больше, чем помнилось Яне по первой встрече. Если он и презирал теперь ее за эгоизм и нечуткость, то ничем этого не показал, наоборот, радостно улыбаясь, вручил букетик анемичных гвоздик, в вестибюле архива помог снять пальто и так взглянул, что Яне стало немножко обидно за свой внешний вид. Плотные колготки того невыносимо телесного цвета, что наводит на мысли о протезной мастерской, черная юбка и мышино-серая трикотажная водолазка в сочетании с полным отсутствием косметики совершенно утешат Зейду, если он еще огорчается из-за ее отказа.
Очень быстро выяснилось, что они побеспокоили гардеробщицу совершенно напрасно. Пожилая архивариус, поджав нарисованные чуть мимо рта губы, сообщила, что тут не публичная библиотека и дела выдаются только по оформленному соответствующим образом и подписанному руководством запросу даже сотрудникам, а о том, чтобы дать их людям со стороны, не может быть и речи.
Когда они вышли на улицу, Яна призналась, что начальство не подпишет ей такой запрос, потому что Горьков не имеет никакого отношения к расследуемым ею делам. Вот никак его никуда не пристегнуть.
– Шо маемо, то маемо, – подытожил Зейда.
Наверное, Виктор Николаевич наслал на нее гипноз или какие-нибудь злые чары, потому что вдруг оказалось, что она посреди Невского выбирает, на какой бы фильм им с Зейдой пойти. В «Художественном» шла французская комедия с Пьером Ришаром, и Виктор Николаевич так хотел ее посмотреть, что Яна согласилась, хотя это ясно свидетельствовало о ее невысоких культурных притязаниях и примитивном вкусе.
На сеансе Зейда смеялся так, что весь ряд трясся, и Яна сначала хотела презирать его за это, но неожиданно ей самой стало весело смотреть не столько даже на экран, сколько на своего спутника.
После фильма Виктор Николаевич повел ее на улицу Марата в кафе «Сладкоежка», и Яна, понимая, что должна категорически отказаться, не стала даже отнекиваться.
В очереди за ними стояли подростки, которые, как положено в этом возрасте, не просто смеялись, а постоянно хихикали и прыскали, и почему-то их страшно развеселило название пирожного «Ночка». «Как это я скажу продавщице: дайте мне, пожалуйста, две ночки?» – недоумевал подросток, а Зейда услышал и расхохотался на все кафе.
Глупый, простой, невоспитанный человек, но рядом с ним Яна пребывала в какой-то эйфории, в иллюзии, что мир – это простое и радостное место, и не хотелось торопиться обратно в правду.
Янина мама часто сетовала на свою невезучесть, мол, судьба никогда не делает ей подарков, зато сурово наказывает за любую провинность и требует немедленной расплаты за каждое удовольствие. Например, если удавалось достать билеты в театр, то можно было быть уверенной, что, вернувшись оттуда, найдешь дома заболевшую дочку или прорыв канализации.
