– Так что, сходить мне к ректору или куда там? – спросила Ледогорова на эскалаторе.
– Нет, спасибо. Простите, но уже никому не интересно, поставил я вам положительную оценку или нет. Не в этом суть.
– А что тогда?
Евгений пожал плечами. Им осталось пробыть вместе минут десять, а дальше их пути разойдутся навсегда, можно не говорить всей правды.
– Вскрылись кое-какие нюансы. Например, образование. Надо университет, а у меня военно-морское политическое училище.
– А вы не служили?
– Почему? Служил.
– А-а, то-то Витьке ваше лицо показалось знакомым!
– Это тот гигантский товарищ, с которым я вас видел в столовой? Мне тоже помстилось, будто я его знаю.
– Он мне прямо надоел: «Где я его видел, да где, ах, Лида, ты не знаешь?»
– Надеюсь, вы ответили, что в гробу и в белых тапочках.
– В общих чертах да. Витя на Северном флоте служил.
– А я на Тихоокенском, так что…
– А там он практику проходил.
Евгений улыбнулся, вспомнив, как не любил проводить занятия с будущими офицерами.
– Передавайте привет.
– Не могу обещать, потому что мы видимся очень редко.
От этих слов Евгению почему-то стало веселее.
Вышли из метро. Снег, медленно кружась, падал на ветки деревьев и крышу павильончика метро. Позади скорее улавливалась, чем слышалась музыка с катка, и Евгений ускорил шаг, чтобы не дать догнать себя воспоминаниям.
Перейдя Московский проспект, они вскоре оказались в темном квартале пятиэтажек.
– Вот тут я и живу, – Ледогорова остановилась возле парадной, – спасибо, что проводили.
Евгений улыбнулся. Фонарь горел далеко, у противоположного конца дома, и лицо женщины будто мерцало в слабых отблесках света, пробивающегося сквозь тяжелые малиновые занавески первого этажа.
Лидия не уходила, и Евгений поцеловал ее. Мягкие послушные губы обожгли, он тут же отпрянул.
– Извините.
– Ничего, – Ледогорова погладила его по плечу, – просто темно, игра теней. Скиалогический шантаж, да?
– Да.
Они поцеловались снова. Сквозь тяжелую зимнюю одежду Евгений чувствовал ее всю и был так счастлив, что сумел отступить.
– Простите, – повторил он, – и прощайте, Лидия Александровна.
Евгений быстро зашагал домой. Он так хотел вернуться к этой женщине, что казалось, будто он бредет по колено в песке.
Дома ждет мама, уже волнуется, отчего его нет так долго, а явится он с пустыми руками, и нельзя будет соврать про большую очередь в магазине.
И Лидию Александровну, Лиду, никак нельзя втягивать в его темную жизнь. Завтра же она проклянет его, когда узнает, что целовалась с сыном сумасшедшего убийцы.
Когда он дошел до метро, музыка с катка была все еще слышна и доносилась даже громче. Воспоминания все-таки настигли.
Отец учил его кататься именно здесь, и потом, когда он вырос, они часто ездили вместе с Венькой. Папа протягивал ему под мышками шарф на манер вожжей, и сначала брат висел на шарфе, смешно царапая коньками лед, и Евгений только испугался, получится ли у него, как Венька вдруг заскользил, деловито хмурясь и расставив руки, как крылья самолета, и задвигал ногами смелее и смелее. Отец отпустил шарф, а потом осторожно убрал его, и Венька ехал, но, как только заметил, что страховки больше нет, немедленно шлепнулся. Папа поднял и расцеловал его прежде, чем он начал реветь, сказал: «Кто не падал, тот не вставал» – и хотел продолжить обучение, но тут подтянулись другие родители, впечатленные Вениным успехом, и папа всех малышей выводил на шарфе, а Евгений ехал рядом с братом, хотя ему давно хотелось на другой конец катка к хоккеистам.
Неужели это было с ним?
Когда отца поймали, Евгений был в автономном плавании и запомнил его как время спокойных надежд. Он хорошо проявил себя в походе, настолько, что командир по возвращении собирался представить его к правительственной награде. Экипаж подводной лодки тоже относился к нему вроде бы неплохо, и впереди Евгений видел, как в песне, «у жизни только даль» и был совершенно спокоен за свою военную карьеру. Дома ждала красавица жена, как раз накануне выхода в море сообщившая, что у них будет ребенок. Все свободное время Евгений проводил в мечтах, как станет отцом, размышлял, кого ему больше хочется, сына или дочку, перебирал имена и думал, не стоит ли ближе к родам отправить жену в Ленинград под крылышко мамы с папой. Здесь климат суровый, быт спартанский, а он все равно из морей не вылезает.
В общем, сходя на берег, Евгений был абсолютно счастлив и спокоен не только за прошлое и настоящее, но и за будущее.
Первый удар он получил, не обнаружив жены среди встречающих, а сразу после торжественной части к нему подошел особист и увлек в какой-то темный кабинетик, где рассказал, что отец был арестован по чудовищным обвинениям и скончался в следственном изоляторе. Что-то еще говорил, но Евгений уже не слышал, все силы прилагая к тому, чтобы поверить, что это не сон.
Особист почти таким же тоном, как сегодня проректор, увещевал его списаться со службы по здоровью, доктора уже готовы все оформить так, что любо-дорого, и на гражданке липовый диагноз устроиться не помешает.
А иначе как?
Евгений тогда был как в зазеркалье, будто отупел. Никак не мог поверить, что отца больше нет, и получается, никогда и не было, детство прошло рядом с маской, под которой скрывалось чудовище. Поняв, что ничего от него не добьется, особист отвез его домой, а там вместо жены обнаружилась записка, в которой Зина сухо информировала, что до развода поживет у Васютиных.
Евгений рванул к Васютиным, но в дом его не пустили, жена вышла на лестницу, сказала, что сделала аборт, потому что не хочет рожать чудовище, и с ним, выродком, дальше жить ни за что не будет.
Он так до сих пор до конца и не понял, чего там было больше – первобытного страха перед его дефектными генами или нежелания делить с ним судьбу изгоя.
Наверное, и того и другого понемножку.
Когда первый шок прошел, Евгений решил не увольняться, хотя особист и увещевал его, и стыдил, и призывал подумать о высшем общественном благе, точь-в-точь как сегодня проректор. Евгений уперся, твердил, что дело свое любит, службу знает и согласен до пенсии трубить замполитом на лодке, раз уж обстоятельства закрыли перед ним все другие перспективы.
Видя такое рвение, особист готов был уступить, он вообще был неплохой, понимающий мужик, но тут убили Веню, и у мамы, которая до этого держалась стойко, случился тяжелый инсульт. Несколько недель она провела в реанимации, врачи сделали все, что могли, речь восстановилась почти полностью, но правая половина тела осталась парализованной. Стало ясно, что мама будет нуждаться в постоянной заботе до конца дней, и пришлось кидаться в ноги начальству, чтобы комиссовали как можно скорее.
