– Лучше кому? Вам?
– Всем будет лучше. С завтрашнего дня вы отстранены от преподавательской работы, и если откажетесь уйти, то придется уволить вас по несоответствию, ведь что это за преподаватель, который не преподает? Нужна вам такая запись в трудовой?
Евгений пожал плечами.
Проректор холодно улыбнулся:
– Евгений Павлович, я трачу на вас свое время, потому что ситуация действительно щекотливая, но в конечном итоге создали ее вы, а не мы. Мы стали жертвой вашего обмана, но не держим на вас зла, а предлагаем мирно разойтись, чтобы каждый остался при своем.
Пока проректор увещевал его, преподаватели разошлись по домам, и Евгений решил, пользуясь тишиной, освободить закрепленные за ним два ящика письменного стола. А то вдруг обстановка совсем накалится и нехитрый скарб полетит ему в лицо. От серьезной травмы он, впрочем, был гарантирован, потому что в ящике лежали ежедневник, пара тетрадей, куда Евгений записывал спорные и сложные моменты, да ворох шариковых ручек, на девяносто девять целых и девять десятых процента непригодных для письма. И еще какой-то листочек. Евгений хотел выкинуть, но посмотрел. Оказалась ведомость Ледогоровой, той самой мстительной девушки, категорически не желающей изучать философию.
Евгений засмеялся, покрутил бумажку в руках, сел, нашел ту самую единственную ручку, которая пишет, да и вывел в ведомости «хорошо». Лидия Александровна победила его, а капитулировать тоже надо достойно.
Он забежал в учебную часть отдать ведомость и успел в самый последний момент, когда сотрудница уже закрывала двери на ключ.
Евгений так привык сломя голову нестись с работы домой, что сейчас почувствовал себя будто заброшенным на другую планету.
Даже знакомая улица Льва Толстого казалась новой и неизведанной местностью, наверное, потому что он впервые шел по ней не спеша, оглядываясь по сторонам. Внезапно оказалось, что зимний вечер на Петроградской стороне сумрачен, таинственен и тревожен.
Евгений посмотрел на темные узкие дома, обступившие площадь, и спустился в метро, сам не зная, куда ехать.
Народу в вагоне было довольно много, но не сверх меры, Евгений смог устроиться в углу возле двери с надписью «не прислоняться», но на «Технологическом институте» людей сильно прибавилось, так что прислониться все-таки пришлось.
Глядя на черноту за окном, он размышлял о своем будущем. Никто не может заставить его написать заявление по собственному желанию, если такового желания он не имеет, а уволить его на том основании, что его отец – патологический убийца… Нереально. Во-первых, отец умер до суда, значит, официально не считается преступником, а во‐вторых, несмотря на вопли великих специалистов о генетике, законы наследственности и уголовное законодательство – вещи совершенно разные и не пересекаются никак. Как минимум наследственность должна идти впереди закона. Нет, тут ситуация такая, что общественность всеми руками и ногами «за», и судья тоже по-человечески согласится, что нечего к детям подпускать сына маньяка, но через силу, со слезами вынужден будет признать увольнение незаконным и потребовать у администрации восстановления Евгения на работе.
Расписание занятий составляет завуч кафедры, и опальному преподавателю Горькову достаточно только написать докладную на имя заведующего или декана, что ему не дают положенных часов, и все. Дальше можно спокойно ходить на работу и читать журнальчик, ибо то не его печаль, если завуч не умеет распределять преподавательскую нагрузку.
Зато придется неукоснительно соблюдать трудовую дисциплину. Не опаздывать, не уходить пораньше, ни на секунду не увеличивать время обеда. Привести в идеальный порядок все бумаги, заполнить план работы преподавателя, обновить конспекты лекций. Канцелярщина не пугает, мало ли он ее повидал за время службы, а вот с рабочим временем не выйдет. Вариной помощи теперь нет, что ж, мама будет десять часов в день лежать одна? Никто не покормит, судна не подаст? Раньше сотрудники относились с пониманием, разрешали уйти пораньше, если нет пар, или в обед прихватить еще часик, чтобы сгонять до дома. Теперь об этом придется забыть, первая же отлучка будет расценена как прогул, а после третьей можно поставить вопрос об увольнении специалиста, который неизвестно где болтается в рабочее время.
Нет, не надо борьбы. Никому он ничего не докажет, дурная кровь и отродье. И грех ему жаловаться, потому что он жив, а другие ребята мертвы по вине его отца. Надо вспоминать об этом каждый раз, когда ему начинает казаться, что жизнь трудна и несчастлива.
За размышлениями он доехал до противотуберкулезного диспансера. Лидия Александровна, конечно, давно уже дома, Евгений не надеялся ее встретить, просто захотелось стать к ней немного ближе, подумать о том, что могло бы между ними произойти.
В вестибюле ярко горел свет, суетились люди, и Евгений поднялся по ступеням и толкнул тяжелую стеклянную дверь.
Сразу возле входа за хлипким фанерным бастиончиком сидела суровая бабуля-вахтерша и вязала красный детский носок.
– Извините, – обратился к ней Евгений, – вы не могли бы передать доктору Ледогоровой…
Бабка расцвела:
– Лидочке Александровне?
– Да, ей. Если не трудно, передайте, пожалуйста…
– Так она еще здесь. Хотите, поднимитесь сами, если не боитесь тут у нас заразиться.
Евгений сказал, что не боится, и старушка отправила его на третий этаж, предупредив, что гардероб закрывается, поэтому выходить придется через приемный покой, так что куртку надо снять и нести под мышкой. На отсутствие сменной обуви она великодушно не обратила внимания.
Евгений поднялся по лестнице, спугнув трех куривших мужичков откровенно уголовного вида, и постучался в ординаторскую.
Ледогорова сидела за письменным столом и, сурово сдвинув брови, заполняла истории болезни. Увидев его на пороге, она бросила ручку и привстала.
– Сидите-сидите, – сказал Евгений, – я на секундочку.
Лидия Александровна все же вышла ему навстречу:
– Вы на консультацию? Не волнуйтесь, все сделаем.
– А? – Он не сразу понял, а когда сообразил, засмеялся: – Нет, я здоров. Просто заехал сказать, что вы добились своего. Экзамен я вам проставил.
– Да? Вот спасибо! Чайку?
Он хотел отказаться, но вместо этого кивнул. Эта обычная, не очень красивая, растрепанная после трудового дня, усталая женщина в бабушкиной кофте поверх зеленой хирургической робы доломала остатки его жизни, но, господи, как же хорошо с ней рядом…
Лидия Александровна воткнула в банку воды кипятильник.
– Хотите кофе с молоком? Или вот что! – Она вскочила, распахнула шкаф и стала что-то искать на нижней полке. Евгений увидел, как под натянувшимся зеленым ситцем проступают контуры трусиков, и заставил себя отвести взгляд.
Перед глазами оказалась какая-то сложная медицинская таблица, и, пытаясь понять, о чем в ней речь, Евгений немного отвлекся.
