Душевные болезни мешают человеку нормально вписаться в общество, но верно и обратное – когда ты отлучен от людей, то рано или поздно психика твоя пошатнется.
Варя своим детским живым интересом не давала маме впасть в депрессию, а теперь он один не вывезет.
Возвращаясь домой, Евгений убирал с тумбочки нетронутую еду, разогревал суп, который теперь старался сделать погуще и посытнее, но видел, что мама ест без аппетита, лишь бы только не обижать его.
Он ненавидел унижаться, но однажды все-таки позвонил Гале и попросил ее хотя бы показать маме племянников. В ответ услышал только веселый смех и уверения, что ни самой Гале, ни ее детям нет абсолютно никакого дела до обоссаной старухи, а если Валька с Женей так мечтают возобновить родственные отношения, то пусть сначала вернут все, что заграбастали обманом, и только потом заводят речь о братской любви и примирении. И то она еще сильно подумает, потому что сестра Валя нанесла ей такие моральные травмы, которые ничем не искупишь.
Евгений решил раз и навсегда вычеркнуть Галю из памяти, но на следующий день к нему на работу внезапно заехал Вадим, улыбаясь как ни в чем не бывало. Он решительно осудил позицию своей супруги, признался, что лично сам не держит на Валентину Дмитриевну зла. Он понимает, что не был зятем мечты для приличных родителей, и вполне естественно, что его приняли неласково. Галька во многом сама виновата, надо было постепенно сводить аристократию и быдло, а она рубанула сплеча. Умные подружки научили поставить маме с папой ультиматум «или вы принимаете меня вместе с моим избранником, или до свиданья», а какой нормальный человек стерпит такое от своего ребенка?
Родители выбрали второй вариант, Галя сбежала к жениху, а дальше нашла коса на камень. Обе стороны оказались слишком гордыми, чтобы сделать первый шаг, а Валю можно обвинить только в том, что она сохраняла нейтралитет и не упрашивала родителей вернуть беглую дочку в лоно семьи.
На прощание Вадим поинтересовался, не одолжить ли Евгению денег, и обещал поговорить с сыновьями. Они уже достаточно взрослые, могут сами решать, общаться им с теткой и двоюродным братом или нет.
После его ухода Евгений невольно задумался над иронией судьбы, когда мужчина оказывается лучше женщины, которую семья, засучив рукава, спасала от пагубного брачного союза с ним.
Вечером его подстерегла на лестнице зареванная Варя и попросила вернуть ключи.
– Я все равно буду к вам ходить! Друзей в беде не бросают! – выкрикнула она.
– Варечка, тут другое, – вздохнул Евгений, немножко в ужасе от того, как повторяется история, – ты живешь с бабушкой и должна ее слушаться.
– А если она не права?
– Все равно надо подчиниться. Она за тебя отвечает и хочет тебе только добра. И мы, Варечка. Но раз бабушка решила, что нам нельзя общаться, ничего не поделаешь.
– А если мы ей не скажем?
– Лгать, Варя, вообще недопустимо. Попробуй еще раз поговорить с бабушкой, но если она не разрешит, то придется смириться.
– Вам, значит, все равно? – всхлипнула девочка.
Евгений хотел сказать, что его мама просто чахнет без Вари и он тоже очень скучает по ней, но иногда возникают в жизни такие обстоятельства, когда люди вынуждены расстаться навсегда, даже если любят друг друга.
Набрал уже воздуху, но посмотрел Варе в глаза – и язык не повернулся. Пусть она как можно позже узнает, что есть вещи сильнее любви. И не от него.
– Да, Варя, твоя забота уже достала, – буркнул он, – хватит нам навязываться, занимайся своими делами.
⁂
Яна выполнила просьбу Юрия Ивановича и посетила Костенко в компании известного психиатра Зейды. Воображение рисовало стройного юношу в очочках и с благообразно длинными волосами, а в портике станции метро «Кировский завод» к ней подошел здоровенный детина с внушительным римским носом. Кулаки у него были размером с умную голову, и Яна подумала, что, имея в штате такого психиатра, больница может здорово сэкономить на успокоительных препаратах. Самый разудалый псих десять раз подумает, прежде чем задираться к могучему Виктору Николаевичу.
Даже ей стало немножко страшно, когда Зейда свирепо взглянул на нее и спросил, знает ли она дорогу.
К счастью, Яна хорошо ориентировалась в этом районе, и через десять минут, миновав скверик перед Дворцом культуры и большую площадь, окруженную тремя массивными полукруглыми домами, они оказались в гостях у Костенко.
Сергей Васильевич принял их радушно, пока шли по просторному коридору в гостиную и устраивались на диване, произнес полный набор банальностей о том, как приятно, когда молодежь не забывает старика, и опыт ничем не заменишь, и радостно видеть, какая достойная и любознательная смена растет на смену уходящему поколению.
Не успела Яна изложить суть дела, как супруга Костенко ввезла сервировочный столик с изящным кофейником и чашечками в тон к нему. В вазочке, сплетенной из витого серебряного шнура, лежало домашнее печенье, круглая сахарница была укомплектована специальными щипчиками, и присутствовал даже такой редкий предмет повседневной сервировки, как молочник. Сразу видно, что здесь солидный и культурный дом.
Пожелав приятного аппетита, хозяйка сразу удалилась. Яна постеснялась налить себе кофе, а Виктор Николаевич угостился. В его мощной длани чашка казалась наперстком, а печенья стали одно за другим исчезать из вазочки будто сами по себе.
Яна огляделась. За время работы следователем она соскучилась по таким чистым и со вкусом обставленным квартирам, где стоят книжные шкафы до потолка, на окнах цветут интересные экзотические растения и царит атмосфера покоя и уюта.
Сергей Васильевич признал, что дело Горькова было одним из самых ярких за всю его карьеру, и раскрытием его он по праву гордится. Дальше он практически слово в слово повторил то, что рассказывал на занятии, включая шутку про злые паруса, и Яна поняла, что история этого расследования превратилась у Костенко во что-то вроде эстрадного номера и он, наверное, так обкатал ее по лекциям и вечерам воспоминаний, что напрочь забыл многие тонкости и нюансы.
Достав из спортивной сумки потрепанную тетрадь, Зейда раскрыл ее у себя на коленке, взял ручку на изготовку и принялся расспрашивать Сергея Васильевича о личности Горькова.
Тот произнес довольно длинную и слегка полинялую от частых повторов речь о том, как бесчеловечное чудовище много лет скрывалось под маской образцового коммуниста. Горькову просто повезло, что он не работал в дружном рабочем коллективе, бдительная парторганизация которого вывела бы негодяя на чистую воду, а состоял членом Союза писателей, организации людей расхлябанных, с шаткими идеологическими устоями, крайне эгоистичных и эксцентричных. С этих разгильдяев взятки гладки, а вот куда смотрело руководство Дворца пионеров – большой вопрос. По долгу службы там должны буквально с лупой присматриваться к каждому, кого допускают работать с молодежью, а они взяли и проморгали такого зверя! К большому сожалению, тут халатность не вменить, а надо бы, потому что человеческое равнодушие, эх, вот то зло, которое все погубит.
