Когда Юрий Иванович только начал разрабатывать клуб «Алые паруса», Павел Николаевич произвел на него хорошее впечатление. Интуиция старого оперативника молчала, когда он наблюдал, с каким уважением Горьков разбирает наивные детские тексты, не стыдит ребят, не смеется над штампами и ошибками, а каждому повторяет: «Будешь работать с душой, и все у тебя получится».
В те дни Юрий Иванович еще ждал возвращения сына, жил между надеждой и отчаянием, но к работе относился еще добросовестнее, чем обычно. Он был атеист, но почему-то казалось, что, если он найдет другого пропавшего ребенка живым, бог сжалится и вернет ему собственного сына.
Пытаясь выполнить это самим собой поставленное условие, Юрий Иванович был очень внимателен, но не заметил у Горькова ни одного жеста, который можно было бы истолковать как угрозу ребенку.
Павел Николаевич не тяготился вниманием правоохранительных органов, не возмущался в том духе, что менты поганые напридумывали себе черт знает что и теперь мешают сеять в детях разумное, доброе и вечное, но в то же время и не пытался включиться в расследование и сблизиться с оперативниками, как часто делают убийцы. И все-таки у них с Юрием Ивановичем состоялся один серьезный разговор. Оперативник так извелся, что напрямую спросил, не ходил ли его сын в «Алые паруса», Горьков сказал, что такого ребенка не припоминает, но обещал поспрашивать у ребят, а потом они молча покурили, и странное дело, от этой сдержанности Юрию Ивановичу впервые за долгое время полегчало на душе, тогда как от бабьего сочувствия и уверений, что все обязательно будет хорошо, делалось только хуже.
Юрий Иванович отчетливо запомнил, как рядом с Горьковым пришло к нему понимание, что если случится самое страшное, он с этим справится и станет жить дальше. Как сумеет, так и будет.
Долго ему не верилось, что Павел Николаевич – жестокий психопат и убийца. Другие родители не сомневались ни секунды, требовали быстрого суда и расстрельного приговора, а когда Горьков умер в СИЗО, их жажда мести осталась не удовлетворена. За время следствия семьи, сплоченные общей бедой, быстро подружились, собирались вместе, видимо, жаловались друг другу, что Горьков ускользнул от возмездия на тот свет, где его невозможно достать, и в результате братья двух погибших мальчиков объединились, напали на младшего сына Горькова и забили его до смерти. Дело провели тихонечко, не афишируя, дали юным мстителям смешные сроки, да и те условно. Многие сотрудники не то чтобы оправдывали, но извиняли ребят, а вдову Горькова почти никто не жалел, ибо «поделом». Не могла она не замечать, с каким чудовищем живет, если не знала наверняка, то хотя бы догадывалась. Почему не приняла меры? Покрывала муженька-убийцу – так пусть теперь узнает, что такое потерять ребенка.
А Юрий Иванович жалел несчастную женщину, как умел, молился за ее принявшего мученическую смерть сына и думал, что из ребят, которым сошел с рук самосуд, не вырастет ничего хорошего.
Казалось, та часть души, которая отвечает за жажду справедливости, отмерла, и ему было стыдно перед покойным сыном, что не испытывает ненависти к его убийце.
Он без конца перебирал в уме доказательства вины Горькова, убеждал себя, но тут же вспоминал, что его Лешка никогда не посещал клуб «Алые паруса», он ведь не любил читать и особенно писать, а хотел настоящих приключений. Может быть, скрывал от родителей? Но нет, следствие тщательно проверило – Леша в литературном клубе никогда не был, и каким образом попал в руки Горькова, так и осталось загадкой.
Костенко предположил, что писатель заманил подростка обещаниями взять его юнгой на корабль, но Юрий Иванович знал своего сына. При всей живости характера Леша не был ни глуп, ни наивен и не верил обещаниям незнакомых мужиков.
Юрий Иванович терзался сомнениями, пока не столкнулся с поликлинике ГУВД с Вадимом, своим товарищем по секции самбо. Вадим спросил, почему его давно не видно на занятиях, и когда Юрий Иванович рассказал почему, в свою очередь, признался, что женат на родной сестре жены Горькова, то есть они с Павлом Николаевичем были свояки, и через это он едва не вылетел со службы – спасло только то, что они с супругой порвали все отношения с Горьковыми очень давно, пятнадцать лет назад, и с тех пор ничего общего не имели.
Стоило только Юрию Ивановичу заикнуться о своих сомнениях, Вадим успокоил его. Да, Горьков производил впечатление доброго человека, но в действительности это был холодный и мрачный тип, и своим расколом семья обязана именно ему. «Гале еще повезло, что она от него вырвалась ко мне, – заключил Вадим, – иначе сидела бы вместе с мамашей и сестрой, глаза поднять боялась и рот только по команде открывала».
У Юрия Ивановича будто пелена с глаз спала. Ведь это правда, что самые жестокие психопаты умеют притворяться отзывчивыми и добрыми людьми, душевная холодность позволяет им точно анализировать поведение ближнего и выстраивать линию поведения так, чтобы человек якобы по собственной воле делал то, что угодно им.
Сколько таких случаев, когда жена вдруг убивает своего любящего мужа, прекрасного человека, и сначала все в шоке, а потом выясняется, что он систематически ее доводил.
Мошенники выглядят честными и обаятельными людьми, диктаторы становятся кровавыми упырями только после свержения или смерти, а пока у власти, они великие радетели о благе народном.
Юрий Иванович понял, что интуиция его подвела. Все это время он сочувствовал убийце своего сына, и это оказалось так тяжело, что он, едва выбравшись из алкогольного штопора ради жены и старшей дочки, снова запил. Не прошло и года, как он превратился в алкаша, которого держат на службе только благодаря былым заслугам и ничего хорошего от него не ждут.
– А вот теперь услышал про этот чертов драндулет, да и думаю, а вдруг чуйка тогда не ошиблась? – заключил старый оперативник. – Вдруг Лешкин убийца до сих пор гуляет на свободе и продолжает свои мерзости?
Пока рассказывал, он так накурил, что Яна открыла форточку. С улицы потянуло морозом и немножко свежим хлебом – располагающийся в соседнем квартале хлебозавод выпекал вечернюю порцию. Сглотнув слюну, Яна поставила воду для чая – хоть так уважить Юрия Ивановича, потому что слов утешения она не находила.
Глупость, конечно, этот «Фольксваген», мало ли таких машинок, передающихся в семье из поколения в поколение. У нее самой папа ездит на допотопном «Москвиче», и хоть выглядит его железный друг слегка архаично, зато гоняет – будь здоров, ни разу не подвел. А у соседей по даче новая «Волга», так то сломается, то заглохнет, то увязнет где-нибудь и обязательно выберет для этого самый ответственный момент, когда надо кого-нибудь отвезти к поезду или успеть на вручение диплома. Нет, зря сомневается Юрий Иванович… Да, он оперативник от бога, во всяком случае, был таковым до несчастья с сыном, но ведь и Костенко один из лучших следователей страны!
Другой разговор, если бы то дело вела такая же начинающая дурочка, как она сама, но Костенко есть Костенко.
С улицы умиротворяюще пахло хлебом, и Яна не спешила закрывать форточку. За узкой полоской садика шумел проспект, простучал по рельсам трамвай, поблескивая в свете фонарей нарядным красным боком, а следом за ним к остановке подъехал желтый угловатый «Икарус». Длинный, с гармошкой посередине, почему-то напомнил Яне травоядного динозавра. Господи, как она любила смотреть картинки в маминой научной книге, и как здорово было бояться страшных птеродактилей и тираннозавров, будучи почти уверенной, что они вымерли.
