– Я хотела как лучше, – тоненьким голоском произнесла Яна Михайловна, подавая ему чай в граненом стакане с жестяным подстаканником, явно украденным из поезда дальнего следования. Федор знал, что другой посуды у Мурзаевой не водится. – Думала, что такие вещи нельзя безнаказанно оставлять.
– То есть это вы приняли решение о задержании? – сурово спросил Федор.
– Да, я.
– Ну и умница, – Федор подмигнул, – возбуждать дела, Яна Михайловна, вы уже почти умеете, а теперь я покажу, как разваливать. Давайте сюда маму без ребенка и следите за руками.
Колина мать вошла в кабинет. И Федор Макаров начал.
Первым делом он извинился за вмешательство в Колино воспитание, потом предложил чаю, спросил, точно ли мамочка хочет уголовного дела и громкого процесса, а когда та энергично кивнула, заметил, что судебная перспектива в данном случае весьма туманна. Будь Коля несмышленым младенцем, совсем другое дело, но он находится в сознательном возрасте, самостоятельно принял решение уйти к тете Нине, и она не удерживала его у себя насильно. В любой момент Коля мог выйти из квартиры, имел доступ к телефону, так что похищение тут весьма условное. Можно, конечно, заставить ребенка несколько преувеличить, но ни один нормальный родитель не станет учить свое дитя лжесвидетельствовать. Учитывая, что фигуранты – люди в городе заметные, да и само преступление весьма экзотическое, общественность и советская печать проявят к нему огромный и скорее всего нездоровый интерес. Косяком пойдут репортажи, очерки и огромные статьи с разглагольствованиями о семейных ценностях и морали, и очень возможно, что партийная организация заинтересуется коммунистами, которые воспитывают своего ребенка так, что он сбегает из дому. Детская комната милиции тоже не останется равнодушной, быстренько поставит Колю на учет как побегушника, а это сразу закроет перед ним многие двери, за которыми находится успешное будущее. И надо учесть, что шумиха в печати, учет в детской комнате и оргвыводы по партийной линии наступят обязательно и прямо сейчас, а дело будет волокититься и до суда скорее всего не доберется. Но главное, что многократные допросы и дача показаний в суде отразятся на психике ребенка.
– И хорошо, если у журналистов хватит такта не указывать ваших настоящих имен в своих статьях, – подлил масла в огонь Федор, – хотя я бы надеяться на это не стал.
– Так вы нам что предлагаете? Утереться?
Федор хотел заметить, что между «утереться» и «взять ответственность на себя» есть существенная разница, но промолчал. У настоящего советского человека это в крови – бороться и наказывать. Ах да, еще проучить, какое мерзкое слово! Федор даже поежился. Как всем нравится тыкать ближнего носом в грязь, как нашкодившего щенка…
– Я просто с высоты своего опыта говорю, как будет, – он заставил себя улыбнуться Колиной маме, – а вы уж решайте.
– А не надо нас пугать! Делайте свою работу, как положено. – Женщина демонстративно оттолкнула от себя стакан с чаем и закинула ногу на ногу.
– Я бы на вашем месте прислушалась к словам товарища прокурора, – вступила Марина Петровна.
Федор предостерегающе поднял ладонь. Тетка оказалась крепкий орешек.
– Яна Михайловна, попрошу вас вызвать сюда дежурного инспектора по делам несовершеннолетних, – сказал Федор.
– Это зачем еще? – вскинулась мать Коли.
– А как иначе? Вы сказали делать свою работу как положено, я с удовольствием повинуюсь. Ребенка поставят на учет в детскую комнату милиции, это, к сожалению, неизбежно.
– Нет, мы не хотим! – взвилась Колина мать. – Мы будем утверждать, что эта тварь увезла его силой!
– Боюсь, не получится. Колю станут допрашивать опытные педагоги, умеющие заставить детей сказать правду, – Федор вздохнул, – там такие волкодавы, что против них у вас шансов нет. Товарищ Иванченко, я глубоко сочувствую вам и вашему мужу, и вы имеете полное право требовать возмездия за тот ад, в котором вам пришлось провести почти две недели…
– Вот именно!
– Только, к огромному моему сожалению, машина правосудия несовершенна и устроена так, что за справедливое возмездие придется заплатить здоровой психикой и успешным будущим вашего сына. Если вы к этому готовы, то вперед. Нам самим интересно будет расследовать и передать в суд дело по такой нетривиальной статье. Яне Михайловне поручим методические рекомендации по вашему случаю написать… Или мы сейчас попросим нашего молодого специалиста закрыть дело по отсутствию события преступления и расходимся по домам, довольные и чистые перед законом.
– И эта тварь тоже?
– Да, и она. Зато ваш сын не пострадает.
Женщина молча вышла из кабинета, хлопнув дверью. Федор глазами показал Яне Михайловне, чтобы последовала за ней.
Оставшись вдвоем, они с Мариной Петровной переглянулись, и Мурзаева достала из ящика стола маленькую плоскую фляжку.
– Я не буду, за рулем, – быстро сказал Федор.
– Две морские капли.
– Извините, Марина Петровна, после аварии зарекся. Но морально поддержу.
– И на том спасибо, – кивнула Мурзаева. – Как супруга?
Федор пожал плечами:
– Как… Утром блюет, вечером плачет.
– То есть нормально? – Покрутив фляжку в руках, Марина Петровна убрала ее обратно в стол.
– Хорошо, что напомнили. Она просила у вас еще банку баклажанов, а взамен обещала открыть секрет заварных булочек.
– Тех самых?
– Наверное, да.
– Соврет.
– Ну что вы, как можно.
– А то я не знаю Татьяну Ивановну. По-хорошему, сначала ты должен мне дать рецепт, я его опробую дома, и только если буду уверена, что он верный, выдам тебе продукт.
Федор ухмыльнулся:
– Согласен.
– Ладно, довезешь до дома, я тебе сразу две банки дам, все равно их никто не жрет. И огурчиков отгружу, для беременных классика жанра.
– Спасибо.
– Тебе спасибо, что взял на себя, – улыбнулась Мурзаева. И добавила: – Ну ты и жук, конечно, Федя.
– Не перехвалите.
– Если бы на твоем месте была людоедка Эллочка, она бы сказала: «Я ее сделала, как ребенка».
– Погодите, пусть Яна Михайловна официально бумаги оформит. Тетка взбалмошная, может переклинить в последний момент.
– И то верно.
Мурзаевой позвонили, видимо, кто-то важный, потому что она прикрыла трубку ладонью и отвернулась, поэтому Федор деликатно вышел из кабинета.
Прогулялся по этажу, удивляясь, почему это место, где он проработал первые годы после возвращения в Ленинград, не будит в нем никаких ностальгических воспоминаний. Ведь хорошее время было. Точнее, могло бы быть, если бы не тяжкий груз на совести.
Федор выглянул на пожарную лестницу, спустился вниз по изъеденным временем ступеням. Перила тут были старинные, краска давно слетела с них, и причудливый узор во многих местах покрылся ржавчиной. Впрочем, это уже было и при нем. Он спустился ниже, на площадку между этажами. Там на широком низком подоконнике сидел Юрий Иванович и курил, стряхивая пепел в бурую от старости консервную банку с залихватски скрученной крышечкой. Заметив, что глаза у Юрия Ивановича на мокром месте, Федор опустил взгляд и стрельнул сигаретку. Оперативник протянул ему красную пачку «Примы», Федор взял. Сигарета была противная и мягкая, без фильтра, поэтому крошки табака сразу попали на язык и во рту стало горько.
