— В половине седьмого. — Вдруг вспоминаю, что будильник у меня в телефоне, а телефон остался в каком-то, уже и не помню каком, ящике на кухне. — Малыш, заведи будильник? Я уже хрен из кровати выберусь.
— Уже, — довольно сообщает она. — Спокойно ночи, майор.
— Спокойной ночи, писательница.
Просыпаюсь я от какой-то ненавязчивой мелодии справа. Не мой любимый «Каспийский груз», а что-то из фэнтези-игрушки, если память меня не подводит, еще и под звук дождя. Сразу видно, что девушка живет в городе своей мечты — дожди любит, даже когда они за окном восемь дней в неделю. И хорошо — свой сырой серый город я люблю именно за его меланхоличность, покой и отсутствие столичных понтов.
Поворачиваюсь, не открывая глаз, нащупываю ее айфон — такой же, как и у меня, «трехглазый». Хммм… Не слишком ли дорогие игрушки для девушки, которая снимает квартиру? Подарок любителя разбрасываться брюликами?
Помню, когда у меня появился новый «трехглазый», Наташа устроила целую обиду, почему я: А — не хочу покупать ей такой же, и Б — почему не хочу отдать свой предыдущий, который на пару поколений старше ее древней звонилки. Когда слезы и угрозы не помогли, начались подъебки в духе: чего ты передо мной, бедной и несчастной, выпячиваешь свои возможности? Тогда-то я и прозрел, кажется, в последний раз в наших отношениях: как можно быть с женщиной, которая состоит из зависти процентов на двести?
И ведь, сука, не в сраном телефоне было дело.
Когда будильник замолкает, до меня доходит, что в моем холостяцком логове в половине седьмого утра пахнет вкусным завтраком.
Да блин, когда она встать успела, что я не услышал? Я же чутко сплю, каждый шорох слышу.
Душ, наспех высушить волосы полотенцем, одеться в стиле «да пошли вы на хер со своими костюмами».
На кухне Очкарик явно в своей стихии: как мышь с пропеллером в известном месте. Тихо, быстро, шустро. В беспроводных наушниках и явно не замечает моего присутствия, поэтому я прижимаюсь плечом к дверному косяку и даю себе полминуты за ней понаблюдать.
Забавная — это, пожалуй, то слово, которое бы стоило придумать именно для нее. Со сползшей на бок заколкой, в толстых домашних носках, в еще одном комбинезоне — толще того, в котором спала, с капюшоном и двумя помпонами, которые болтаются в районе живота. И уже освоилась: помнит, где посуда, где капсулы для кофеварки, ножи.
Вот как к ней подойти, чтобы без неожиданности и без сердечного приступа?
Не получается — Очкарик поворачивается, секунду смотрит на меня и издает такой звук… Как будто сдулся шарик. Быстро выдергивает наушники, снова краснеет и моментально, не дав мне и рта открыть, сует в руки чашку с кофе.
— Доброе утро, Антон. Я… вроде все успела.
На столе запеканка, высокий омлет и разрезанный на две части — большую и меньшую — стейк. Большая в моей тарелке, вместе с гренками и овощами.
Последний раз такие завтраки у меня были, когда я ходил в школу и жил с родителями.
— Доброе утро, малыш. — Обнимаю ее одной рукой, притягиваю к себе, чтобы уткнулась носом в плечо. Странно, вчера дрочил перед ней, но с поцелуями мы оба точно не торопимся. — Можно я все это сфоткаю и покажу мужикам на работе? Мне ни хрена не поверят на слово, если скажу.
— А я еще и рубашку постирала, — уже хвастается она, явно воспрянув духом.
— Ты моя умница. — Чмокаю ее в макушку и плюхаюсь на стул.
Жаль, что всем этим изобилием наслаждаться долго не получится.
На завтрак только десять минут. Знал бы, что так будет — пожертвовал бы сном, ей-богу.
Гром гремит ровно через минуту.
Точнее. Не гром, а грохот кулаками в дверь в унисон к заливистому собачьему лаю.
Чужих бы собаки не подпустили.
Чужой бы не зашел на территорию, потому что я совершенно точно закрыл ворота.
Блядь.
Глава девятнадцатая: Антон
— Что-то случилось? — перепугано округляет глаза Очкарик, когда я бросаю вилку в тарелку, поднимаюсь и выразительно вспоминаю пару своих любимых крепких выражений.
— Это бывшая. — Нет смысла юлить, потому что раз Наташа приперлась в семь утра и явно с претензиями, она не свалит. Тем более, когда машина во дворе, и значит, я дома.
— Та самая бывшая? — Йен смотрит на часы на экране телевизора, и угадать ход ее мыслей не тяжело. — И часто она так приносит кофе из «Старбакс»? Ну или что там в корзинке у этой ебанутой Красной шапочки?
Она прикрывает рот рукой, а я все-таки ржу.
Потому что лучше и не скажешь.
Иногда мы все ругаемся, и иногда одно крепкое и русское — вместо тысячи слов.
— Прости, — торопливо, заикаясь, просит прощения Очкарик. — Просто папа — бывший военный, и у нас в доме часто были мужчины в погонах, и они любили сбросить пар. Я знаю, что ругаться плохо и…
Грохот кулаков в дверь заставляет ее зажмуриться.
— Я поднимусь наверх, — быстро вскакивает из-за стола и несется мимо меня.
Успеваю поймать ее за локоть, развернуть к себе. Некоторые вещи нужно прояснять сразу.
— Мне плевать, увидит она тебя тут или нет. Если хочешь остаться — оставайся. Обижать тебя я не дам. Но она точно сама не свалит. Скорее уж доведет собак до бешенства.
— Я просто не хочу все это видеть, — уже немого спокойнее отвечает Йен. — Не люблю скандалы. Работать после них не могу. Начинаю дрожать и искать уютный тихий угол.
Отпускаю ее и жду, пока быстро, почти вприпрыжку, поднимется на второй этаж.
Испортить мне такой завтрак.
Я пиздец, какой злой.
Настолько злой, что даже когда открываю дверь, и Наташа смотрит на меня зареванными красными глазами, у меня возникает только одно желание.
Абьюзерское.
Уебать ее этой дверью, чтобы задать траекторию в обратную сторону.
— Я же забрал у тебя ключи? — без приветствия спрашиваю я.
Наташа удивленно открывает рот, несколько секунд гипнотизирует меня взглядом, а потом прет напролом, переступая порог с видом хозяйки дома, которую не пускают на ее же территорию.
Нарочно неплотно закрываю дверь — оставляю довольно большой зазор, хоть на улице порядком сыро. Но зато пусть эта «гостья» не думает, что у нас с ней будет долгий обстоятельный разговор.
— Ключи? Это все, что ты заметил? Какие-то долбаные ключи?! — У нее довольно неприятный гнусавый голос, но когда злится — становится противно визгливым с истеричными нотками и какими-то то ли скрипами, то ли хрипами.
Поэтому ругаться с ней меня на долго никогда не хватало. Сначала тупо сваливал сам, потом начинал вопить так, что она закрывалась в комнате на полдня, а потом делала вид, что ничего не случилось и тупо игнорировала мои попытки поговорить и разобраться, чтобы подобная хрень больше не повторялась. И, в конце концов, все кончилось тем, что я послал ее на хуй, вместе с вещами. Что, впрочем, тоже превратилось в целую эпопею.
