– Я призову тебя, святой отец, как только начну испытывать портал, – пообещал некромант. – Твой послушник сможет, надеюсь, тебя разыскать.
– Сможет, – отрывисто бросил монах, разворачиваясь. – Что ж, удачи тебе, чародей.
– Тебе тоже, святой отец. Она нам всем понадобится.
Дева Этиа бросилась ему на шею, расплакалась. Благородный рыцарь Конрад вер Семманус лежал на постели, хлопая глазами; доспехи его сложены были в углу. Рыцарь перехватил взгляд некроманта, густо покраснел, по своему обыкновению.
– Сударь некромаг, прошу не понять превратно…
Фесс поднял руку.
– Тихо, сэр рыцарь. Дева Этиа Аурикома, я счастлив видеть тебя живой и невредимой.
Теперь жарко залилась краской уже сама рекомая дева. Её окутывало нечто вроде белого савана, ноги были босы.
– Платье моё… оно… грязно… – еле пролепетала она.
– Всё хорошо. Платье отстирают. Прошу у тебя, дева Этия, сердечного прощения, что не смог остановить лича, не смог отбить тебя там, на дороге… Действительно ли ты цела? Кормили ли тебя?…
Этиа вновь закивала, очень-очень торопясь. Да, она вполне благополучна. Да, хозяин таверны принёс еды. Всё хорошо, честное-пречестное слово!..
Но на висках её пробилась седина. Там, на кладбище с кромлехом, белизны в волосах ещё не было.
– Рассказывай, дева Этиа. Рассказывай со всеми подробностями.
Интерлюдия 5
Дева Этиа
…Было очень холодно, когда память вернулась к ней. Может, именно холод и заставил её очнуться. Последнее, что помнила Этиа, – расплескавшаяся вокруг неё земля и смыкающаяся над головой тьма.
– Совсем ничего не помнишь из того пути?
– Совсем-совсем ничего, сударь некромаг…
…Она очнулась в каменном мешке. У его светлости саттарского дюка точно такой же, там смутьянов держали с еретиками, когда у святых отцов-инквизиторов темницы оказывались переполнены. Ничегошеньки интересного, ну совсем. И она там лежала и плакала, потому что было очень-очень страшно. А потом дверь открылась, пришли двое мертвяков, подняли её и поволокли; она кричала, но…
– Что это было за место, где тебя волокли? Ты не запомнила, дева?
– Это запомнила, сударь…
Её волокли по тёмному коридору, а по стенам были разложены кости. По обе стороны прохода на полках громоздились человеческие кости. Сложенные с пугающей аккуратностью и чёткостью, выверенные по нити. Кость к кости, явно скреплённые клеем. Покрытые вековой пылью. Мёртвые, неподвижные, тупо пялящиеся пустыми глазницами перед собой… Там был свет, огненная нить под потолком, потому-то она всё и увидела…
– Он явно хотел тебя запугать заранее, дева.
– Ох, сударь, я и была перепугана вся… себя не помнила…
Катакомбы закончились. У них в Саттаре таких нет; девушки-служанки госпожи супруги дюка болтали, что, дескать, такое только в Аркине, святом граде. Страшно, аж жуть! И черепа все пялились на неё, Этию, так, что она чуть в обморок не хлопнулась. Жаль, что не хлопнулась, хоть не так жутко было бы… А потом её приволокли в подземелье, и там был этот самый лич… Кости, да кое-где кожа, да борода, прямо из черепа растущая. А ещё глаза. Ох, глаза-то самым страшным и оказались!.. Не огонь, нет – человеческие. Голый череп, а в нём глаза. Карие. А подземелье – с факелами, волшебными! Потому что горели они себе и горели, и что же, она, Этиа, не знает, что ли, как быстро они прогорают?… Круглое подземелье, кости по стенам, а ещё какие-то фигуры жуткие, красным светящиеся, звёзды, пятиугольники, курильницы – она сразу чихать начала и кашлять, такой запах стоял…
И лич стал смеяться. Ну, как злодеи в сказках-фьябах, она их на ярмарках видела – «муа-ха-ха-ха!» – ой, страшно!.. А зомби её держали, а лич стал раскладывать на столах инструменты один другого кошмарнее да приговаривать, какой из них он ей куда вонзит, дескать, эти иголки для ногтей, этим глаза выдавливают, это засовывают в, гм, гм… нет, она не будет говорить, негоже честной девушке такие слова произносить! А она, она заплакала тогда и стала просить пощады, она ведь просто компаньонка в Саттарском замке, никаких секретов дюка не знает, хоть запытай её до смерти!.. А лич снова захохотал этак страшно и говорит, что, дескать, саттарские секреты ему нужны как прошлогодний снег, а вот то, что она сама из Эгеста, – то якобы ему и потребно. Да-да, так и рёк, мол, самое главное – что она саттарская. И она тогда, храбрости набравшись, ему и говорит, что ж с того, что саттарская? Девчонки в Саттаре такие же, что и в Аркине, и в Эбине, и в других местах, да хоть и в том же Ордосе!
– Ты знаешь об Ордосе?
– Кто ж о нём не знает, сударь некромаг? Там столица всего волшебного, там Академия, там, говорят, мостовые изумрудами вымощены, а крыши – чистое злато!
– Академия там имеется, а вот насчёт остального – не так это, совсем не так…
А лич тогда смеяться перестал и сказал, что ей, Этии, знать такое совсем необязательно и вообще, лучше бы она начинала поскорее плакать и его умолять, ибо, дескать, тщетные мольбы юных и прекрасных дев ему вельми забавны.
– Так и сказал – «прекрасных»?
– Конечно! А как же иначе?! Он хоть и лич, а правду видит!
И ей, Этии, было очень-очень страшно всё время. Потому что слуги-мертвяки прикатили деревянную стоячую раму и заставили её разоблачиться, Этию то есть, не раму; повергая в ужасный стыд и рыдания; лич же похабно гоготал и жесты непотребные творил, ой, ой, срамный уд костью изображая!..
– Вот я ему!..
– Лежи, Конрад. Тобой мы позже займёмся. Про срамный уд, дева, можешь пропустить.
И вот её, нагую, привязали к этой раме, и лич кистью на ней руны какие-то рисовал, и дымом обкуривал, и снадобьями умащал дюже вонючими, а потом взял нож и принялся на предплечьях ей надрезы делать и что-то жгучее туда втирать, и она кричала, кричала, пока не охрипла, и плакала, и пощады просила, но лич и впрямь только смеялся, всячески её унижая!.. А потом велел как следует вспоминать её родные места, если только она хочет прожить ещё хоть сколько-то. И она стала вспоминать, потому что было очень страшно, и больно, и никто-никто не шёл ей на выручку, как бывало в сказках!..
А лич привёл в действие свои чары, линии все вспыхнули, и дым повалил, и она кашляла, и дышать было нечем, и она потеряла нить воспоминаний, но лич сразу же учуял, уж неведомо как, и что-то сделал с…с…ср…
– Только не говори, что срамным удом!
– Им… Пригрозил… И я так испугалась, что сразу же Саттар увидала…
Она увидала Саттар, и лич сразу перестал смеяться и грозить, а что-то стал делать с рунами, двигать камни с ними, то туда, то сюда, а линии звезды всё горели и горели, прямо на голых камнях, настоящим пламенем – нет, не настоящим, пламя фальшивое было, настоящий огонь так не полыхает! – и её закрутило, завертело, и память стала разматываться, она видела всю свою жизнь, всю-всю, даже то, что забыть бы очень хотелось, или то, чего никому видеть нельзя.
