Одесса обогнула кровать, встала возле Блэквуда. Отсюда еще яснее была видна злорадная ухмылка на лице Соломона.
– Нам выпала важная миссия, – продолжил Блэквуд.
Одесса обратилась к Соломону:
– Вы же сами просили привести его, помните? Я думала, вы хотите попрощаться.
Соломон поднял брови, словно силился понять, кто перед ним.
– А, точно! Ну прощай, – обратился он к англичанину. – Какая ирония! Я боюсь смерти, а ты ее жаждешь.
Одесса вконец стушевалась. Счастливым воссоединением тут и не пахло. Напрасно она притащила сюда Блэквуда.
– Я пытался арестовать его. Неоднократно. Еще на первых порах, – рассказывал Соломон Одессе. – Надеялся засадить ублюдка за его художества. – Он снова указал на Блэквуда, дабы у слушательницы не осталось сомнений. – Он убийца. Истребляет демонов. Но ради своей цели он не пощадит никого и ничего. Он убивал. На моих глазах. Якобы ради всеобщего блага. Ради спасения мира. Но он спасает его ценой человеческих жизней.
На лице англичанина не дрогнул ни один мускул.
Ярость придала старику сил. Он оторвался от подушки и посмотрел на противника в упор:
– Ты бежишь от неизбежного. Гоняешься за неуловимым. – Выдав гневную тираду, Соломон в изнеможении рухнул на постель и устремил взгляд в окно. – Я лишь мечтал стать полицейским. С детства. Мне говорили: «Малыш, темнокожих полицейских не бывает». Однако я поступил в Морхаус – частный негритянский колледж в Атланте, и сказал: «Пойду в детективы». Меня переубеждали, мол, зачем. А потом ФБР объявило набор темнокожих студентов, и я решил стать агентом ФБР. И стал. Одним из первых.
Белым, покрытым толстым налетом языком старик облизал пересохшие губы.
– Мне выдали серебряный жетон. Поменялся статус, но не цвет кожи. Меня держали за второй сорт, не брали в команду. Я оставался чужаком. И он этим воспользовался. На полную катушку. Каким-то образом договорился с Бюро и быстренько низвел меня до «боя», мальчика на побегушках.
Одесса помертвела. В голосе Соломона звучала неприкрытая боль. Разумеется, всему виной его пошатнувшееся здоровье и кровоизлияние в мозг. Как сильно он сдал всего за несколько дней, минувших с их последней встречи.
– Ты стремился постичь истину, заглянуть за рамки привычного мира, – произнес Блэквуд. – Чем основательно подорвал свою веру.
– Наверное, так и было. – Губы у Соломона дрожали. – Поначалу. Но я лишь хотел… хотел стать полицейским.
– И у вас получилось, – вклинилась Одесса.
Соломон повернулся к ней:
– Теперь настал ваш черед. Он помогает вам не по доброте душевной, уж поверьте. Случайностей не бывает, так ведь, Блэквуд? Никаких случайностей, никаких совпадений. Все взаимосвязано.
Одесса поспешила успокоить старика:
– Будь он таким негодяем, вы бы не направили меня к нему.
Соломон моргнул:
– У меня не было выбора. Вас прислали ко мне, агент Хардвик. Все взаимосвязано.
Одесса покосилась на Блэквуда, Эрл Соломон тоже посмотрел на него, но иными глазами.
– Может, когда-то мы и были напарниками. Выполняли… специфическую работу. На равных, признаю. Но теперь, когда мои дни сочтены… все воспринимаешь по-другому. Потратить всю жизнь, и ради чего? Я умираю… а он остается. С новой напарницей.
– Нет! – горячо возразила Одесса. – Вы же сами посоветовали обратиться к нему. Говорили, он поможет вернуть мне честное имя. Впрочем, меня так и не восстановили в правах. И скоро вытурят окончательно.
– Простите, – пробормотал Соломон. – Простите, что втянул вас в это. Не без моего участия. Не знаю, как лучше выразиться, мысли путаются. Но вы понимаете? Я пытаюсь вас предостеречь.
Отставной агент угасал на глазах. Одесса прижала ладонь ко рту, не в силах подобрать слов.
Соломон лежал, закинув руку на грудь. Блэквуд шагнул к кровати и накрыл худую безвольную ладонь своей. Соломон попробовал высвободиться, но тщетно. Так они и застыли – бессмертный и умирающий старик.
– Ты так и не оправился после нашего первого дела. Мальчик из Миссисипи.
Черты Соломона разгладились.
– Вернон. – Рассудок Соломона прояснился, он впервые по-настоящему взглянул на Блэквуда.
– Напрасно ты недооцениваешь себя и свой вклад в спасение мира. Ты оставил после себя наследие, Эрл Соломон. Великое, сокровенное наследие. Тайну, известную лишь нам двоим.
Глаза старика увлажнились. Костяшки пальцев побелели, когда он стиснул руку англичанина в ответном жесте.
– В одном ты не ошибся, – сказал Блэквуд. – Я действительно завидую твоему уходу в мир иной. Да свершится он тихо и безмятежно.
Слезы заструились по впалым щекам Соломона.
– Спасибо, – прохрипел он, с трудом переводя учащенное дыхание.
Блэквуд выпустил его ладонь, и та легла на живот. Соломон успокоился, вернулся в реальность.
Он повернулся к Одессе и ободряюще кивнул, призывая ее не тревожиться.
– Берегите себя, – напутствовал он.
Одесса улыбнулась – больше от облегчения, чем от радости. Соломон закатил глаза к потолку и, казалось, вот-вот лишится сознания, но вместо этого он ткнул куда-то поверх ее головы:
– Там.
Одесса из вежливости обернулась и уперлась взглядом в телевизор, расположенный прямо за ней.
Транслировали прямой репортаж о захвате заложников при ограблении банка на Форест-Хиллс в Куинсе. К месту происшествия стекались автомобили с включенными проблесковыми маячками. На пороге банка растрепанная женщина в деловом костюме размахивала пистолетом и что-то кричала полицейским.
Бегущая строка гласила: захват заложников в Куинсе. Подозревается управляющая банком.
Подавленная, Одесса не сразу сообразила, о чем речь.
– Управляющая банком? Затеяла стрельбу в собственном отделении?
Блэквуд метнулся к экрану:
– Это не управляющая. Пустота.
1962 год. Дельта Миссисипи
Соломон припарковался за вереницей фургонов с номерными знаками Арканзаса, Миссури и Теннесси. С заправочно-ремонтной станции на углу белый парнишка в темно-синем комбинезоне с закатанными рукавами наблюдал, привалившись к колонке, как из автомобиля выбрались двое мужчин в костюмах. Хотя станция работала, народу не было ни души.
Соломон направился к ветхому почтовому отделению в центре Гибстона. На тротуаре собралась толпа – человек тридцать белых мужчин в рубашках с коротким рукавом и пара-тройка женщин в летних платьях и соломенных шляпах. Там же, засунув большие пальцы за портупею, высился шериф Инголс в окружении помощников. На противоположной стороне, у церкви, горстка темнокожих (с равным количеством представителей обоих полов) опасливо косилась на доминирующий лагерь.
