Одесса поднесла телефон ближе, хотя Блэквуд пятился от него, как от бешеной собаки.
– Чекпойнт «Чарли», – объявила Одесса. – Основной КПП между Восточным и Западным Берлином в период холодной войны. Снимок взят из архивов ФБР и датирован тысяча девятьсот шестьдесят четвертым годом.
Большим и указательным пальцем Одесса увеличила кадр с лицами присутствующих. Все мужчины улыбались, кроме одного. Она максимально увеличила изображение.
Блэквуд и бровью не повел.
– Это вы, – констатировала Одесса и загрузила второй снимок из почты. – А здесь у нас Уэйко, штат Техас. Тысяча девятьсот девяносто третий год, припоминаете?
Фотограф запечатлел наблюдательный пункт у заставы. Агенты ФБР сгрудились вокруг человека с огромным биноклем. Слева маячил знакомый силуэт в темном костюме.
– Снято перед штурмом «Ветви Давидовой»? – выпытывала Одесса.
Она увеличила фрагмент с Блэквудом. Мужчина рядом с ним не смотрел в камеру, однако под козырьком синей бейсболки угадывалась темная кожа.
– Агент Соломон собственной персоной.
Блэквуд наклонил голову, силясь уловить в голосе собеседницы самодовольные нотки.
– Подруга из ФБР, – пояснила она, встретив вопросительный взгляд Блэквуда. – Вам часто доводилось позировать в свою эпоху?
Она вывела на экран портрет времен Елизаветы: мужчина в черной мантии с высоким воротником застыл у конторки.
– Украденная нацистами картина. Обнаружена десять с лишним лет назад и передана на хранение в Национальную портретную галерею Лондона. – Одесса поднесла телефон к самому носу Блэквуда. – Поразительное сходство.
– Спасибо, – сухо поблагодарил тот.
– А вот такого я точно не ожидала. Оказывается, вы у нас диснеевский фанат. Полный отвал башки.
Одесса открыла следующий снимок: группа людей обступила цветочную клумбу в форме улыбающейся физиономии Микки-Мауса. Пролистав аниматоров в нелепых костюмах и молодого Рональда Рейгана, Одесса увеличила кадр с Уолтом Диснеем за микрофонной стойкой. Позади него виднелась сухопарая фигура в темном костюме. Человек не улыбался, но зато единственный из толпы смотрел в камеру.
– Семнадцатое июня тысяча девятьсот пятьдесят пятого года. Представляю, с каким трудом вы добыли билет.
– Развлекаетесь, агент Хардвик?
– Какое там. Скорее, пытаюсь не поддаваться панике, хотя очень хочется. Снимки подлинные, не фотошоп.
– Подлинные, не спорю.
– Уверена, это лишь верхушка айсберга. Жалкие крохи, найденные исключительно по ошибке. Ведь кто, кроме агента Соломона, мог промаркировать эти фото?
– Думаю, никто.
Экран телефона погас.
– Я отдала чашку – ту, из которой вы пили у меня дома, – на экспертизу. К чашке никто не прикасался, ее не мыли. Поверьте, я умею обращаться с уликами. Объясните, почему на ней не обнаружили ваших отпечатков?
Блэквуд пожал плечами.
– Они исчезли, испарились?
Блэквуд растопырил пальцы – самые обыкновенные, с дактилоскопическим узором, – и демонстративно прищелкнул:
– Судите сами, все на месте.
– Вы владеете недвижимостью по всему миру. Это только официальные данные, без учета неоцифрованных ордеров и международных транзакций, совершенных до одиннадцатого сентября. У вас огромные активы и состояние, хотя точную сумму установить не удалось, поскольку львиная доля имущества записана на подставных лиц и фирмы-однодневки, а многие города и населенные пункты успели сменить названия. Но даже по имеющимся сведениям, вы очень богатый человек.
Блэквуд с самым безмятежным видом кивнул.
Одесса разблокировала телефон:
– Взгляните. Лотарингия, тысяча девятьсот четырнадцатый год.
Из окопа в объектив смотрели изнуренные солдаты времен Первой мировой. На заднем плане англичанин в темном костюме подносил чашку к губам.
– Помню тот чай. Мерзкое пойло, – сообщил Блэквуд.
Одесса решила, что с нее довольно, и спрятала телефон.
– Бьюсь об заклад, ваша физиономия присутствует на всех снимках и портретах, запечатлевших поворотные моменты в истории за последние четыре с половиной сотни лет. Неужели везде требовалось вмешательство оккультного детектива?
– Вы очень удивитесь.
Одесса молча всматривалась в собеседника. Вроде бы самый обычный человек. И вместе с тем далеко не обычный.
– Вы любите чай. А пищу употребляете?
– Когда проголодаюсь – конечно.
– Где вы спите?
– В кровати.
– Откуда у вас столько денег?
– Вам знакомо понятие «сложный процент»?
Одесса кивнула. Логичное объяснение.
– Получается, вы… бессмертный?
– Надеюсь, что нет.
– Вы хотите умереть?
Блэквуд отвернулся к окну.
– Вам можно причинить боль? Ранить? – продолжала выспрашивать Одесса. – Где ваши шрамы, увечья? Разве они не накопились за четыреста пятьдесят лет?
– Разумеется, я чувствую боль. Насчет ран вопрос не совсем корректен. Я ведь оккультный детектив, а не стрелок.
– Но убить вас нельзя.
Блэквуд вздохнул:
– Пожалуй, ваш черед рассказать о себе.
– Обо мне? Шутите? Ладно, дайте подумать. В скрэббл играю неважнецки…
– Расскажите о своем отце, – перебил Блэквуд.
– Зачем?
– Та женщина из лавки, гадалка… Она спрашивала, не хотите ли вы узнать о нем.
– Если помните, я отказалась, – ощетинилась Одесса.
– Вы не желали слышать о нем из ее уст, и только.
– Откуда такой интерес?
– Мне нужно понимать ваши слабые стороны. Болевые точки. Слабостями так легко воспользоваться.
– Кому? Пустотам?
– Любому злобному разрушительному демону. Таков их принцип действия. И главный источник наслаждения.
Тряхнув головой, Одесса опустилась в мягкое кресло у безмолвного телевизора.
– Я давно обратила слабость в силу.
– Серьезно?
Блэквуд явно дразнил ее. Впрочем, какая разница. Внутренний голос подсказывал: ему можно доверять.
– Отец был адвокатом в маленьком городке, где я выросла. Его контора располагалась по соседству с библиотекой в отреставрированном здании бывшей фермы. Он вел семейные дела, знаете, как врач. К моему приходу на столе в вазочке всегда лежали ириски. При нем состояла секретарша Полли, древняя старушенция. Сколько себя помню, Полли всегда сидела в приемной. Я была самой младшей, последним ребенком, и очень тянулась к отцу, а он ко мне.
