— Это ты попалась, малышка, — прошептал он, обхватывая мое лицо ладонями.
Слишком крупными для ладоней малыша. Он потяжелел, выпал из мох рук и ступил в траву голыми ногами красивого юноши.
Удерживая мое лицо, мальчик поцеловал меня в одну щеку. Трогательно, нежно, до щемящего чувства в груди. Следующий поцелуй утратил целомудренность. В мои волосы скользнули уже мужские пальцы, а щеки коснулись губы взрослого мужчины. Третий поцелуй накрыл губы. Я не успела отшатнуться, да и вряд ли хотела этого. Мы замерли.
Стыда не было. Наоборот — живой интерес и дикое, почти животное желание. Я никогда не целовалась, поэтому неуклюже подалась вперед и обхватила губами нижнюю губу мужчины. Меня словно окунуло в кипяток. Я обмякла и не упала только благодаря сильным рукам, рывком вжавшим меня в голое тело. Какой же он сладкий! Именно сладкий, а еще мягкий и пьянящий, как зрелый персик, который хочется пить, втягивая губами, слизывая сладостный нектар. Коснулась языком его губ и судорожно выдохнула. Персик с привкусом мяты. Кажется, я сошла с ума…
Незнакомец не двигался. Не целовал, не отталкивал. Прижимал к себе и с напряжением вглядывался в мое лицо. Хотя, сколько можно называть его незнакомцем? Я решила именовать его Гардианом.
— Ты пахнешь мятой, — заметила задумчиво, не в силах оторвать взгляд от его губ. Теперь я знаю, что за внешней твердостью и строгостью линий скрывается мягкость и удивительная сладость.
— А ты — человеком, — презрительно заметил он и накрыл ладонью браслет на моем запястье.
Зачем он его дернул? Еще раз и еще. Гардиан с остервенением пытался снять с меня артефакт, едва не вырывая руку вместе с плечом.
— Что ты делаешь? — возмутилась, понимая, что сон уже граничит с реальностью. — Мне больно, отпусти!
Дернулась, но мою руку крепко держали. Распахнула глаза и заметила нависших надо мной Грыхарда и кого-то, удивительно похожего на кандидата в императорские гончие. Как показывает опыт, если чья-то морда похожа на морду гончего, то, скорее всего, ему она и принадлежит.
— По какому праву вы ворвались в мою комнату? — взвизгнула и, пользуясь замешательством мужчин, спрятала драгоценную во всех смыслах конечность за спину.
— Ничего личного, Эйри. Ты же знаешь правило. Кто платит золотом, тот и папа.
О, этот вечный папа! Папа тот, у кого золото, и кто способен оторвать тебе руки и засунуть в места, о которых приличные леди говорят шепотом и только в уборной.
— Давно ли я перестала быть папой, Грых?
Тролль виновато потупил взгляд, потоптался на месте и вздохнул. Для полноты картины не хватало затылок почесать, но с этим и так все ясно. Обратила внимание на гончего.
— Что здесь происходит? Как представитель закона вы обязаны…
Мужчина усмехнулся и перебил:
— Кто сказал, что я здесь как представитель закона.
Не пугайте менталистов
— На вас форма! — повысила голос, взывая к, прости Исконная магия, совести, ответственности, служебному долгу, наконец, этого альтернативно одаренного индивидуума.
Провела взглядом по черному камзолу с ярко-красными эполетами и золотой нашивкой службы Императорских гончих. Один из тридцати. Точнее, двадцати восьми, потому что Персли и Кейлара я знаю. А этого, увы, нет.
— Раздеться? — мазнув по мне масляным взглядом, спросил блондин.
Обворожительно улыбнулась. Подалась вперед, мягко касаясь ладонями поросшего щетиной подбородка.
— Грых, выйди, дорогой, — проворковала, не отрывая взгляда от голубых глаз императорского гончего. Сейчас он млел от моих поглаживаний, попавшись на первый крючок ментального воздействия.
— Эйри… — по-отечески предупредил тролль.
Да знаю я, знаю. За ментальное воздействие на императорского гончего мне могут голову отрезать. Но, если я не сбегу, мне совершенно точно отрежут руку, и тогда я стану инвалидом! Это в лучшем случае!
Мысль о том, что рука — это меньше чем голова, и без руки можно и прожить, пришла слишком поздно. Когда двери за троллем тихонько закрылись, я проворковала, склоняясь к приоткрытым губам гончего:
— Имя.
— Айтон Тарментон.
Сын Великого князя Герберта Тарментона. Давнего недруга отца. Не знаю почему, но я по-прежнему взвешивала возможные последствия своих поступков для родителей.
— Что это за браслет?
— Приказ его высочества Шаэртрасского найти и доставить Шаамни. О большем не знаю, — безропотно вымолвил он, облизнув пересохшие губы.
Я вырисовывала подушечками пальцев круги на его щеках, позволяла ладоням скользнуть дальше, зарыться в копну пшеничных волос, стянутых в хвост на затылке.
— Какого именно высочества?
— Кейлара, — нетерпеливо прошептал Айтон.
Понятненько. Значит, не все потеряно. Если я приду к Кейлару и обо всем расскажу, он наверняка найдет способ снять браслет без членовредительства.
«Не отдавай! Спаси! Не отдавай!» — раздался в голове жалобный голос.
У-у, гадина!
Гадина, а жалко…
Виски заломило от боли. Я обхватила лицо гончего ладонями и произнесла:
— Сейчас ты забудешь, что мы встречались. Спустишься вниз, выпьешь хмельного, снимешь девочку. Будешь с ней предельно нежным, и щедро заплатишь! — а что, местные девчонки мне не раз помогали, можно сказать, я им задолжала по-женски. — Грыху тоже заплатишь, золотом. А после вернешься к себе и ляжешь спать. Ты никогда не вспомнишь ни мое лицо, ни мой голос, ни мои прикосновения.
Я отшатнулась, когда обжигающая боль стала невыносимой. Смахнула с глаз слезы и пульсаром выскочила из комнаты. В коридоре валялись чьи-то шлепанцы. Уж лучше они, чем изодранные ступни. Обулась и степенно спустилась вниз. Мое внушение абсолютно, и даже у императорских гончих нет к нему иммунитета. Разве что у высших, но я не проверяла.
Грых возился в обеденном зале и, заметив меня, махнул волосатой лапой.
— Ты во что вляпалась, ррыха?
— Я не вляпалась. Меня вляпали, — вздохнула, усаживаясь за стул и подвигая к себе кружку с ароматным чаем. Тролль с опаской проследил, как с лестницы спускается потрепанный гончий. Подходит к нам.
Замерла, стиснув руками деревянную кружу. Должно сработать.
— Мне двух лучших девиц, — растерянно пробормотал гончий. Тролль удивленно поднял волосатые брови, глянул на меня, на гончего, снова на меня.
— Конечно, господин. Сейчас оформим. Вы пока поднимайтесь на третий этаж, выбирайте комнату. Девочки скоро придут…
По столешнице покатились золотые монеты. Неровной походкой гончий поплелся к лестнице.
— Что ты с ним сделала, Эйри?
