В «министры кино» он выбрал человека не то чтобы неожиданного, но безусловно неуместного в высшем административном свете – Пейра Лоренца. В «трудовой книжке» талантливого и язвительного кинокритика значились Newsweek, Fortune, Harper’s. Принимая во внимание молодость Лоренца (он родился в 1905-м), послужной список выглядел пугающе солидно, хотя и по простой причине – отовсюду его выгоняли со скандалом.
В 1931-м Лоренц убедил Херста оплатить ему медовый месяц в Европе с актрисой Салли Бейтс, пообещав взять интервью у Рене Клера и Хичкока. Едва вернувшись, ухитрился назвать фильм «Свенгали» (1931) «хламом» ровно в тот момент, когда Джон «Свенгали» Бэрримор гостил в Сан-Симеоне, калифорнийском замке Херста.
Проклятый Херстом, Лоренц устроился в Vanity Fair: на сей раз он оскорбил Нельсона Рокфеллера. «Блудного сына» пожалел и помиловал даже Херст: шальное «золотое перо» он командировал в Вашингтон – «писать о шпионах», по мнению Херста, кишевших вокруг ФДР. Лоренц увидел в командировке шанс своей жизни. Еще работая в Vanity Fair, он безуспешно искал деньги на фильм «Год Рузвельта» – «хронику трагических событий, которые разворачивались в нашей стране, включая выселения людей из их домов за долги и отчуждение ферм, крах банков и миграцию как рабочих, так и фермеров на идущих на запад товарных поездах».
Фильм не состоялся – не беда: в 1934-м Лоренц издал обильно иллюстрированную книгу, которую надеялся использовать как карьерную отмычку. С ходу войти в высшие сферы не удалось, тогда Лоренц расчетливо оскорбил Херста в его худших чувствах, воспев в газетной колонке Генри Уоллеса, министра сельского хозяйства, левого ньюдилера, которого Херст с наслаждением бы линчевал.
Лишившись работы, Лоренц наконец пробился к Уоллесу: тот рекомендовал его Тагвеллу. Лоренц никогда не снимал кино, но так убедительно говорил о его политической силе, о том, что и как надо снимать, что Тагвелл предложил ему производство восемнадцати «информационных» фильмов. Прежде всего, о лелеемой ФДР грандиозной программе строительства в долине Теннесси мощных ГЭС (еще одно наглое покушение на произвол «руки рынка») вкупе с природоохранными мероприятиями.
Лоренц не был бы Лоренцом, если бы принял дар небес с благодарностью. Он категорически отказался снимать заказное кино. Точнее говоря, потребовал, чтобы заказ совпадал с его желанием снимать «достойные фильмы»: не только ньюдилерские, но конкурентоспособные в прокате. В первую очередь – фильм о Пыльном котле.
Я помню ‹…› как тяжелое, медлительное серое облако, пыль с пораженных засухой Великих равнин, накрыло центр Манхэттена и осело, как старое одеяло, на башню Нью-Йорк-Таймс-билдинг на Таймс-сквер.
Да кем он вообще был, этот Лоренц? Карьеристом? Аферистом? Хлестаковым? Свенгали, парализующим волю и разум Уоллеса и Тагвелла?
Все гораздо проще. Лоренц был гением, искренним ньюдилером и храбрым человеком. В его пламенных речах о «достойных фильмах» не было ни капли демагогии. Еще в книге «Цензурировано: Частная жизнь фильмов» (1929, совместно с Моррисом Эрнстом) Лоренц изложил свой символ веры в кино, мощь которого «в своем логическом развитии низведет до карликового состояния и театр, и прессу, и литературу».
Читали или нет эту книгу в администрации президента, но ФДР тоже был гением – кадровой политики. Такой заведомый авантюрист с непомерными амбициями, как Лоренц, не изменил бы траекторию мировой документалистики, если бы необычные чиновники Уоллес и Тагвелл не оказались на своих местах.
Лоренц добился своего: правительство выделило на «достойный» фильм «Плуг, взбороздивший равнину» шеститысячный бюджет. Путь съемочной группы лежал из Монтаны в Вайоминг, Колорадо, Западный Канзас, Техас. Лоренц твердо знал, чего в фильме не будет, потому что не будет никогда. Два наложенных им табу, казалось, противоречили друг другу. С одной стороны, никаких студийных съемок, никаких актеров: лица, земля, горе – все должно быть неподдельным. С другой стороны, никаких реальных звуков, никаких монологов – только закадровый голос и фоновая музыка. Идеальным сообщником оказался композитор Вирджил Томсон. Хотя в Париже Томсон чувствовал себя в большей степени дома, чем в Америке, он остался истинным миссурийцем, черпавшим вдохновение в церковных гимнах и похабных частушках.
Ограничения, наложенные Лоренцом, дали поразительный эффект. «Плуг» – не только бесценное свидетельство, первый в мире экологический фильм, но и шедевр визуальной поэзии. Строгая патетика комментариев и музыки возвысили беду Пыльного котла до казни египетской, придали правде жизни архитектоническую монументальность, лишь усилив тем ее грубую неподдельность.
В процессе съемок стоимость фильма возросла в три с лишним раза, но бюджет все равно поражал своей скромностью. Восторг «нового курса» явочным порядком подрывал товарно-денежные отношения. Когда Лоренц поинтересовался у Томсона, сколько стоит его партитура, тот просто спросил, сколько Лоренц может заплатить, и довольствовался пятьюстами долларами. Работавший до изнеможения Нью-йоркский филармонический оркестр отказался от сверхурочных. Голос Томаса Челмерса, знаменитого баритона из Метрополитен-опера, превратил комментарий, написанный Лоренцом, почти что в музыку.
Первым увидел «Плуг» в марте 1936-го сам ФДР: тогда Лоренц впервые встретился с ним. Президент был восхищен, пресса восторженна, но судьба фильма казалась неотвратимо прискорбной. Восемь прокатных компаний отказались от «Плуга». Одних возмутил его «пропагандистский» характер. Другие констатировали, что 25-минутный фильм не вписывается ни в какие прокатные стандарты.
Революционные кинематографисты знают: альтернативное производство невозможно без альтернативного проката. По иронии политэкономии, в США альтернативным оказалось не подпольное, но государственное производство. Новоиспеченный чиновник Лоренц – ФДР назначил его заместителем начальника отдела информации в департаменте Тагвелла, фактическим куратором правительственных кинопроектов – никогда еще не чувствовал себя таким смутьяном. Спас фильм он вполне революционным образом, разослав копии правительственным пресс-агентам по всей стране. Журналисты охотно собирались на пресс-показы: в профессиональных кругах ценили «единственного американского кинокритика, достаточно безрассудного, чтобы писать, что он думает» (Броуди).
Перед каждым показом Лоренц просил недавних коллег: «Если вам понравится, пожалуйста, напишите, что в вашем городе этот фильм увидеть невозможно».
Эффект запретного плода возымел действие на владельцев кинозалов, но прокат по-прежнему буксовал. Тогда Лоренц уговорил хозяев первоклассного нью-йоркского Rialto Theater на Таймс-сквер решиться на показ под слоганом: «Фильм, который они посмели нам показать».
Плотина рухнула, «Плуг» стал национальной сенсацией, но фрустрированный Лоренц в июне 1936-го объявил о своем отвращении к административной работе и подал в отставку. Покидая кабинет Тагвелла – в этом весь Лоренц, – он ткнул пальцем в висевшую на стене карту: «Ваши люди прошляпили величайшую историю в мире – реку Миссисипи». Тагвелл не отпустил Лоренца. Подозреваю, что тот и не позволил бы себя отпустить.
