* * *
К каждому из гениев стояла живая очередь энтузиастов.
У Мейерхольда стажировались Мара Александр, Герберт Биберман, Джулия Дорн, Стивен Карно – видные в будущем фигуры Бродвея и Голливуда.
Станиславского осаждал театр «Группа», пересадивший «систему», переименованную в «Метод», на американскую почву. В 1934-м причаститься «Методу» из первых рук приехали Гарольд Клёрман, Ли Страсберг, Стелла Адлер и драматург Сидни Кингсли, подаривший Страсбергу эту поездку в благодарность за постановку «Людей в белом», пьесы о врачах с акцентом на острую тему абортов. Через год в столицу «Метода» приехали Шерил Кроуфорд и опьяненный Москвой Клёрман, весной 1937-го – Маргарет Баркер: ее «вывез» в Москву неутомимый Хоутон.
Преклонение перед Станиславским не ослепляло их. Найдя МХАТ в плачевном закатном состоянии, они сделали вывод, что правильно поняли суть «Метода», обреченного на «жизнь после смерти» без творческой переработки, которой они его подвергли. Чем поразил их Станиславский, так это образом жизни: особняк, слуги.
За пять недель 1934 года они посмотрели 35 спектаклей и не отказались бы остаться в СССР еще на полгода. Клёрмана впечатлил «Лес» в ТИМе. Другие ощутили живое родство с Театром имени Вахтангова и Реалистическим театром.
Лоузи предпочитал Охлопкова, у которого заимствует пространственное решение спектакля по «Матери» Горького: уничтожение дистанции между сценой и залом, вынос действия на площадку в центре зала и галерею по периметру.
Голд пропадал в московском цирке и даже, по просьбе редакции, написал для журнала «Цирк» (1925, № 2) статью «Цирк в Америке, Франции и России»: «Рабочие вернут цирку его всенародное значение».
Горелика взволновал «Гамлет» Акимова (как и он, художника) в Театре имени Вахтангова – великолепное кощунство, радикальное даже по меркам Золотого века советского театра. Тучный принц орал монологи Призрака в пустой горшок, Офелия жила грешно и умирала смешно, утонув по пьяни. Хулиганство сочеталось с изысканным цитированием классической живописи. По возвращении Горелик разгромит спектакль в статье «Лошади Гамлета» (ноябрь 1932-го). Зато Элмер Райс, один из «королей» Бродвея, назвал «Гамлета» лучшим спектаклем, какой он когда-либо видел.
Эдмунд Уилсон, полемизировавший о свободе творчества с Эйзенштейном, восхищался в мае 1935-го «Пиковой дамой» Мейерхольда в ленинградском Малом оперном. В Москве он нашел родственную душу – князя Дмитрия Святополка-Мирского, литературоведа, белоэмигранта, английского коммуниста и возвращенца.
Дос беседовал с Пудовкиным и Чуковским. Стрэнд – с Довженко. Робсон – с Таировым: в Камерном театре шли пьесы Юджина О’Нила, роли в которых прославили Робсона: «Косматая обезьяна», «Негр» («Крылья даны всем детям человеческим»).
Посмотрев наш спектакль [ «Негр»], очень захотел сыграть эту [главную] роль Поль Робсон. Чтобы убедить Таирова, что он достаточно владеет русским языком, он как-то у нас дома прочитал монолог Бориса Годунова. Читал он прекрасно, действительно без малейшего акцента, великолепно чувствуя мелодику языка. – Алиса Коонен.
«Негритенка и обезьяну» Робсон смотрел в Театре для детей Натальи Сац, изумляясь самому факту существования (единственного в мире) детского театра. У Сац работала актриса Фрэнсис Уильямс, первая негритянка в парламенте Калифорнии (1948).
О музыке Робсон говорил с Михаилом Тухачевским, меломаном и скрипичным мастером: 41-летнему заместителю наркома обороны оставалось менее года до присвоения маршальского звания и менее двух с половиной лет до расстрела.
Аниматор Дэвид Хилберман учился в ленинградском Институте живописи, скульптуры и архитектуры. Но в СССР его привела надежда (она сбылась) на встречу с Горьким, самым читаемым в мире русским писателем.
[Горький] напоминал тянущийся ввысь тополь, высокий, и худой, и хрупкий; его лицо с большими моржовыми усами – бумагу, желтую, как древний пергамент. Казалось, что он вот-вот опрокинется. Но он говорил целый час о писательстве и литературных проблемах и держал свою аудиторию; какая-то внутренняя сила, казалось, поддерживает его. – Элла Уинтер, 1932.
* * *
Встреча с Эйзенштейном – обязательная часть программы любого паломника.
Клёрман и Кроуфорд в 1935-м представили ему Пола Стрэнда, гения, создавшего фотографию как автономный вид искусства. Он только что покинул кресло директора Кинофотодепартамента Министерства просвещения – «министра кино» – Мексики. Используя служебное положение, Стрэнд снял там фильм «Сети», революционный не потому, что речь шла о забастовке рыбаков, а потому, что простых людей – впервые в истории – играли простые люди.
В Москву Стрэнд привез шестнадцать мест багажа: всю свою технику. Он мечтал поработать ассистентом Эйзенштейна, который был младше его почти на восемь лет. Эйзенштейн посмотрел отрывок из «Сетей»: «Вы в большей степени фотограф, чем режиссер».
Встретившись с Эйзенштейном, загорелась режиссерской грезой Бурк-Уайт. В 1932-м она сделала почти дадаистскую фотографию Эйзенштейна, бреющегося «над» Нью-Йорком, в ее студии на 61-м этаже Крайслер-билдинг, и привезла ему манифест Experimental Cinema в защиту его авторского права на материал мексиканского фильма: Сеймур Стерн никому другому (почте – тем более) не доверил эту сакральную миссию.
В сотрудничестве с великим оператором Эдуардом Тиссэ, обучившим ее основам ремесла, Бурк-Уайт хотела создать киноаналог своего фотоальбома «Глядя на Россию». Вернувшись в Америку, она засыпала Тиссэ требованиями необходимого материала: хочу Магнитку, хочу Тракторострой. Тиссэ высылал пленки по официальным каналам от «Амторга» до «Интуриста», но фильм закончен не был.
Не состоялся и задуманный Эйзенштейном «Черный консул» – фильм о Туссен-Лувертюре, вожде единственной в истории негритянской революции рабов на Гаити (1791–1803). Левая Америка – и не только чернокожая – бредила гаитянским парадоксом: колониальное иго в первом независимом государстве Латинской Америки сменила гротескная тирания. Во времена диктатуры генерала Анри Кристофа (1807–1820), провозгласившего себя в 1811-м императором Анри I, Орсон Уэллс перенес действие «Макбета». О гаитянской революции писал один из самых влиятельных литераторов-коммунистов, сценарист Гай Эндор. Ею вдохновлялся О’Нил, когда брался за «Императора Джонса».
Наконец, перу Анатолия Виноградова принадлежал роман «Черный консул» (1933), на главную роль в экранизации которого Эйзенштейн наметил Михоэлса. Робсона он прочил на роль Дессалина, завершившего освобождение Гаити от французского ига провозглашением себя императором Жаком I и резней белых колонистов.
Единственный, кто ухитрился (июнь 1934-го) не встретиться ни с одним из «идолов» – фотограф Уиллард Ван Дайк, будущий выдающийся документалист. Его сильнейшим впечатлением осталось «Лебединое озеро» с Улановой, запомнилась «пьеса о шлюхах, перевоспитанных в заполярном трудовом лагере».
Такое редкостное невезение 28-летний Ван Дайк объяснял своей молодостью и летним сезоном: все гении сидели на дачах. Никому другому время года почему-то не мешало. Скорее, его внимание рассеивали специфические обстоятельства поездки, которую оплатил его спутник – друг семьи, в детстве развративший Ван Дайка. Но нет худа без добра. Никто из коллег Ван Дайка, ослепленных встречами с титанами, не заметил пришествия социалистического реализма, «в высшей степени идеализированных изображений фермеров, механиков, машинистов и солдат».
