Конечно, некоторые комми стоят очень дорого – с них и спрос больше, – но таких ничтожно мало. Таттл ежегодно платит до десяти тысяч долларов партийных взносов. Но это потолок возможностей голливудских партийцев. Трамбо (в 1935–1938 годах еще относительно нищий), разбогатев, первым делом купит ранчо. Дороти Паркер свихнется на тряпках.
В начале 1940-го Дайс, председатель КРАД, приведет тревожные данные о резком росте рядов голливудского обкома. По его словам, ежемесячно партия собирает в Голливуде три тысячи долларов членских взносов против шестисот в 1935-м. Дикие деньги, нечего сказать.
Точной финансовой отчетности голливудского обкома не существует, что можно объяснить и лютой конспирацией, и богемной безалаберностью и – еще и еще раз – нежеланием звезд светиться. Интересные разоблачения прозвучат 8 января 1951-го из уст Пола Кроуча, коммуниста-отступника с героическим прошлым. Ему было 22 года, когда в 1925-м он, отбывая воинскую повинность на Гавайях, создал в казармах Коммунистическую лигу Гавайских островов. Это стоило ему дикого приговора – сорока лет каторги. Но отбыл он всего два года: ему удалось связаться с Эптоном Синклером, тот оповестил Межрабпом, подключилась Daily Worker.
Едва Кроуч вышел на свободу, его отвезли на пленум исполкома Коминтерна. Он жил в Москве с декабря 1927-го по апрель 1928 года, познакомился с Тухачевским, Крупской, Цеткин, самим Хейвудом. Чернорабочий революции, он агитировал негров в самых гиблых штатах – Южной Каролине, Алабаме, Теннесси. Стачка 1929-го, которой посвятил пьесу Бейн, – его рук дело. Как не поверить такому человеку, когда он рассказывает о секретном поручении ЦК? В 1939-м Джером дал ему список с адресами и телефонами трехсот звезд, у которых следовало собрать пожертвования в пользу партии (если не членские взносы). Среди прочих в нем числились Сильвия Сидни, Одетс, Богарт, Кегни. Джером подчеркнул, что самым нежным и ненавязчивым образом следует обходиться с драгоценными товарищами Эдвардом Робинсоном и Чаплином.
Ну конечно, кто не слышал о щедрости Чаплина.
Вскоре выяснилось, что кому-кому, а Кроучу верить нельзя никак. Пока он разоблачал коммунистов, никто не интересовался его собственными финансовыми обстоятельствами. Но в 1953-м он, потеряв страх божий, «наехал» на либеральных экономистов, и их из-за него изгнали с госслужбы. Только тогда ряд «золотых» либеральных перьев, включая Дрю Пирсона, вывернул жизнь Кроуча наизнанку. Оказалось, что Министерство юстиции не просто платит ему за показания: Кроуч – самый дорогой доносчик Америки. За 1951–1952 годы он заработал 9 675 долларов.
Внепартийные фронты действительно непрестанно на что-то собирают деньги, золотой дождь из карманов либералов (а порой и консерваторов) не скудеет. Богатых либералов на несколько порядков больше, чем богатых коммунистов, и, в отличие от коммунистов, они ведут скрупулезный учет пожертвований. Эдвард Робинсон за десять лет передал на разнообразные благие дела четверть миллиона. Фредерик Марч и его жена пожертвовали 250 фронтам 57 324 доллара 6 центов. Таких, как они, много, очень много – от Джона Форда и Любича до магнатов-небожителей.
Антикоммунисты спекулировали на тему «золота партии», «черной кассы Коминтерна», основываясь на представлении о фронтах как о подставных структурах компартии. Но, дав толчок «фронтовому» движению, делегировав в них коммунистов, партия не контролировала, да и физически не смогла бы контролировать их. «Черную кассу» невозможно засекретить не только из-за финансовой скрупулезности либералов. Когда у «загонщиков» не находилось средств политического давления на того же Орсона Уэллса, подключался финансовый сыск, и непременно что-нибудь – как правило, налоговые прегрешения – да находил: примеров много. Допустить, что фронты злоупотребляли большими средствами, не оставив никаких следов, трудно. Подозрение, что деньги, собранные на помощь беженцам, защиту репрессированных или закупку санитарных машин для Испании, исчезли в недрах партийного подполья, осталось даже не подозрением, а голословным обвинением. Приходится признать: деньги шли именно в кассы фронтов и именно на те цели, которые декларировались.
КРАД обвиняла фронты, объединявшие, по разным подсчетам, от 250 тысяч до миллиона человек, еще и в том, что из числа «фронтовиков» компартия рекрутировала новобранцев. Да, ее численность росла (относительно) изумительными темпами. В начале 1930-х в партии состояли десять тысяч человек, в 1936-м – 41 тысяча, в 1938-м – 75 тысяч, в комсомоле – еще 25. Но это был потолок: партия не преодолеет его даже во время войны. Обвинять же в том, что фронты стали питательной средой для коммунистических идей, следует буржуазные партии, которые не проронили ни слова по поводу фашизации мировой политики и приближения мировой войны.
* * *
Как и Голливуд в целом, голливудская партия насчитывала слишком много людей которые были прежде всего карьеристами. – Вебер.
Голливуд на то и Голливуд, чтобы переводить любую сложную сущность на язык моды, коллективного помешательства, богемной светскости. Чтобы овладеть Голливудом, НФ обязан был войти в моду, и это ему удалось. Мода на антифашизм нелепа, как любая мода. И у каждой моды – свои «жертвы».
Сценаристка Мэри Макколл-младшая простонала:
Никто больше не ходит в гости, чтобы просто посидеть, поболтать и повеселиться. Везде стоят ‹…› корзинки для пожертвований, потому что теперь не бывает сборищ, кроме как во имя Правого Дела. Нам почти не остается времени, чтобы быть актерами и писателями. Мы – члены комитетов, и сборщики средств, и организаторы, и слушатели ораторов. ‹…› На коктейлях все торжественно клянутся что-то делать или чего-то не делать. Наша работа стремительно превратилась в ‹…› хобби. ‹…› Когда режиссер орет: «Снято!» в последний раз или стрелки часов сползают на полшестого, вот тогда начинается жизнь. Тогда мы можем слушать речи, и присягать, и испытывать жар чувств от тесной сплоченности с множеством людей, согласных с нами, – мягкий гипноз и веселая, возбуждающая истерия. – Screen Guild Magazine, февраль 1937 года.
Дональд Огден Стюарт ответил на выпад коллеги, принявшей, по его элегантному выражению, «позу страуса» и неспособной сообразить, «что случится с ней как с художником и человеческим существом, если война или фашизм придут в эту страну»:
За последний год я побывал практически на всех «радикальных» митингах, симпозиумах и благотворительных вечерах ‹…› и могу заверить мисс Макколл, что 99,44 процента Голливуда по-прежнему выбирают спокойный сон.
Сам Стюарт с недавних пор состоял в партии: его обращение в новую веру – история почти божественного откровения (если доверять его собственной, литературно безупречной версии).
В двадцать лет, очкастый и преждевременно облысевший, неуверенный в себе, он был одержим деньгами и успехом. – Мэрион Мид.
Преуспевающий писатель, Стюарт за пятнадцать лет с видимой легкостью и, как правило, блестяще написал (или «вылечил») три десятка сценариев. Горькие светские комедии Любича («Это смутное чувство», 1941) и Кьюкора («Ужин в восемь», 1933; «Женщины», 1939), приключенческие вампуки («Пленник Зенды», 1937) и исторические мелодрамы («Мария Антуанетта», 1938). «Филадельфийская история» (1940) принесла ему «Оскар». Гангстерская «Манхэттенская мелодрама» (1934) сгубила Диллинджера: налетчик не выдержал искушения сходить в кино, покинул «хазу» и на выходе из зала был расстрелян агентами ФБР.
