– Чуток, – сказал Скрябин. – Исключительно для бодрости.
На пороге мэр остановился и, оглянувшись, еще раз окинул взглядом огромный полковничий огород.
– Правильно Аршак говорил: странный ты человек, Петр Иванович.
– Все мы странные, – философски ответил на это полковник, – каждый по-своему, но все.
Осмотревшись в комнате, куда его привел Скрябин, Павел Кондратьевич недовольно пошевелил усами, но от комментариев воздержался. Он подошел к столу и выругался, с грохотом въехав ногой в батарею пустых водочных бутылок.
– Ого, – сказал он, брезгливо усаживаясь на шаткий табурет. – Нашел время в запой уходить!
– Аршака поминаю, – ответил полковник. – Земля ему битым стеклом! Вы, Павел Кондратьевич, не догадались бутылочку прихватить? Все-таки в гости ехали, могли бы сообразить...
– Какую еще бутылочку? – на глазах свирепея, вполголоса проговорил мэр. – Ты что себе позволяешь, полковник? У тебя там гора трупов, а ты на даче пьянствуешь! Почему на звонки не отвечаешь?
– На какие еще звонки? Ах да! – Скрябин со звучным шлепком хлопнул себя по лбу. – Я же мобильник отключил, чтоб не доставали... Гора трупов, говоришь? Ну да, гора. И что прикажете с этой горой делать, уважаемый Павел Кондратьевич? На зиму ее засолить или сразу кушать? Вот скажи мне, Паша, – не как мэр, а как старый друг, как одноклассник, – что, по-твоему, я должен делать?
– Пьяная истерика, – констатировал Чумаков. Тут взгляд его упал на пистолет, который Скрябин все еще держал в руке, а потом переместился под стол, на беспорядочную груду опрокинутых, раскатившихся во все стороны бутылок. – Погоди-погоди, ты что это – стреляться, что ли, надумал?
– А почему бы и нет? Если по уму, Паша, так ничего другого мне и не остается. Да и тебе, если хочешь знать мое мнение, тоже. Выбор у нас теперь невелик – в землю или за решетку. Третьего, как говорится, не дано. Предупреждал ведь я: не надо с Аршаком связываться! Далось тебе это губернаторство...
– Ты говори, да не заговаривайся! – вспыхнул мэр. – Если ты забыл, кто меня с Аршаком познакомил, кто свел, так я тебе живо напомню! Ты это сделал, Петр Иванович! Ты!
– Да ну? – вяло удивился Скрябин. – Надо же, а я и вправду запамятовал... Уж больно хорошо вы с ним спелись, как будто в одной песочнице росли, в один горшок гадили... Надо же! Ну и что с того? Это, Паша, теперь не имеет никакого значения. Не надо было Косарева трогать, ох не надо!
Представительное лицо мэра буквально на глазах осунулось, разом постарев на добрый десяток лет.
– Думаешь, это его работа?
– Ну а то! Рука Москвы, тут и думать нечего. У нас таких специалистов днем с огнем не сыщешь.
– Так надо же что-то делать!
– Что?
– Тебе виднее – что!
– Вот я и делаю, – сказал Скрябин. – Только что-то не выходит ни хрена. Может, ты меня пристрелишь, а, Паша?
– Погоди. – Чумаков наморщил лоб, пытаясь что-то припомнить. Опасность обострила его умственные способности, и он вспомнил. – Слушай, – сказал он, – ведь была же зацепка! Помнишь, Аршак говорил про какого-то москвича? Его, кажется, Федором зовут. Ну, помнишь? Старик этот, набережная, художники... Помнишь того москвича, лесопромышленника, на которого ты данные из Москвы запрашивал? Его ведь тоже Федором звали! Может, это тот самый, который с Гамлетом снюхался?
– Вряд ли, – без энтузиазма сказал Скрябин. – Хотя... Действительно, что-то много в этом деле московских Федоров! Может, действительно стоит проверить? А вдруг?
– Вот именно, – с надеждой глядя в его жабье лицо, осторожно сказал Чумаков.
– Ну, если это тот, из города ему не выбраться, – трезвея прямо на глазах, сказал Скрябин. – Фотография его у нас имеется, пальчики тоже... Возьмем голубчика! Все щели законопатим, муха не пролетит, микроб не проскочит! Кстати, – уже другим тоном добавил он, – ты знаешь, а Гамлет-то, похоже, не при делах! Его тоже там, в развалинах маяка, нашли, и умер он, если верить специалистам, давным-давно – примерно в тот день, когда все решили, что он сбежал. Видно, этот московский Федор его вместе с остальными грохнул, а потом на него же стрелки и перевел. Вот мастак!
– Кстати, о старом маяке, – мрачнея, сказал мэр. – Кто-то из твоих ребят журналистам информацию сливает. Я сегодня такого позора натерпелся, что вспоминать не хочется. Я ничего не знаю, а сволочь эта, Оловянников, уже в курсе.
– Да, – сказал Скрябин. – Знаю, что сливают, только не знаю кто. Я с этим разберусь. Если живы будем, конечно.
– А что с кассетой? С бумагами что?
Скрябин немного повеселел.
– С кассетой получилось интересно, – сказал он. – Бумаги москвич спалил прямо в сейфе, и там же обнаружены оплавленные фрагменты магнитофонной кассеты. Но! – он значительно поднял кверху указательный палец. – Я ведь Аршака хорошо знал, да и ты тоже. Он, чертяка, ничего на свете не боялся, его пистолетом не запугаешь. Тем более он понимал, что в живых его все равно не оставят. Короче, он этому типу подсунул какую-то другую кассету, а та, где компромат на Косарева, так и осталась на полке стоять, на самом видном месте. Я, как ее засек, прямо ни о чем думать не мог, пока в карман ее не сунул...
– Так она у тебя?!
– Ну да! Сейчас.
Полковник вышел в другую комнату, громко стуча обутыми в хромовые сапоги голыми ногами, и вернулся, с торжествующим видом потрясая магнитофонной кассетой в ярко-синей обложке.
– А это точно она? Ты проверял?
– А как я мог проверить? Люди же кругом, и не просто люди – менты! Да она это, я уверен. У меня зрительная память – о-го-го! Она одна там такая была, синенькая.
– Синенькая, – проворчал Чумаков. – Дай сюда! Магнитофон есть у тебя?
– Здесь нету.
– А что у тебя вообще есть, кроме пистолета? Ладно, я в машине у себя проверю. А ты надевай штаны и отправляйся на службу. Нечего нюни распускать! Главное – взять этого типа, пока он первый до нас не добрался. А об остальном не волнуйся. Спихнем все на Аршака – дескать, кто же знал, что он такой нехороший? Ай-яй-яй, как же это мы проморгали?!
– Не все так просто, – с кривой улыбкой заметил Скрябин.
– А я и не говорю, что просто. И шишек нам немало достанется, и губернаторство мое, похоже, накрылось медным тазом... Ну и леший с ним! Зато Косареву тоже мало не покажется. Ему сейчас небось уже доложили: так и так, собранный против вас компромат уничтожен... Он успокоится, а мы тогда эту кассету, – он потряс в воздухе ярко-синей пластиковой коробкой, – аккуратненько подсунем московским журналюгам. Да они его в клочья разорвут! Должности своей он лишится, это я тебе, Петр Иванович, гарантирую.
