– Форма необходима, однако мы уважаем индивидуальность каждого студента и позволяем ребятам самим выбирать материал и цвет, – отметила доктор Хуллиган, провожая Пайпер на встречу с её классом.
– Чуток давит под мышками. – Подняв руки, Пайпер заметила, что платье туго обхватывает плечи. – Можно мне будет летать в старой одежде?
– Это хороший вопрос. – Доктор Хуллиган остановилась и серьёзно посмотрела на Пайпер. – Знаешь, Пайпер, я бы хотела задать тебе несколько вопросов о полётах.
– А что не так?
– Наши агенты допросили многих жителей округа Лоуленд, присутствовавших на бейсбольном матче и видевших, как ты летала, – осторожно начала доктор Хуллиган. – И знаешь, что они сказали о твоём полёте?
Пайпер помотала головой.
– Они сказали, что были напуганы. Некоторые говорили, что им не хотелось бы, чтобы кто-то летал вокруг, что это опасно, что это угрожает их безопасности. Одна девочка, мне кажется, её звали Салли Сью Миллер, сказала, что она ни за что не стала бы дружить с кем-то, кто летает, ведь сама она не умеет, а значит, ей будет тоскливо рядом с тем, кто может летать.
– Она так сказала? – Лицо Пайпер заполыхало от стыда.
Доктор Хуллиган кивнула.
– Что ты об этом думаешь?
Пайпер пожала плечами, она была так расстроена, что не хотела ничего говорить. Она заморгала, пытаясь смахнуть подступающие слёзы.
– Пайпер, я пекусь о твоём благополучии. Я хочу, чтобы ты была счастливой и весёлой, и я сомневаюсь, что полёты могут сделать твою жизнь по-настоящему счастливой.
– Но я больше всего на свете люблю летать, – запротестовала Пайпер.
– Ну конечно. Я и не говорю, чтобы ты не летала. Я прошу тебя подумать о твоей жизни в целом: о твоих родителях, о твоей общине, о других людях. Ты полагаешь, что для них полёты – это благо?
– Пожалуй, я об этом никогда не задумывалась. – Пайпер вдруг почувствовала, как всё сложно и неоднозначно. Наверное, она огорчает своих родителей, а ей этого меньше всего хочется. Наверное, люди в Лоуленде правы.
– Пайпер, я знаю, что ты очень чуткая и отзывчивая девочка. Я также знаю, что ты никому нарочно не причинишь боли, – доктор Хуллиган помолчала, глядя на Пайпер с глубоким сочувствием. – Увы, иногда нам приходится делать непростой выбор, учитывающий все факторы, а также чувства других людей. Мы можем достичь подлинного счастья, только уравновесив то, что нравится нам, с насущными интересами других людей. Это и означает быть взрослым.
То, о чём говорила доктор Хуллиган, казалось Пайпер очень правильным. Ей с самого начала было неприятно обманывать родителей, летая тайком от них. Но страсть к полётам оказалась неодолимой, и она не устояла.
– Я не хотела никого огорчать.
– Ну конечно, нет. Я это знаю. – Доктор Хуллиган приобняла Пайпер за плечи, утешая её. – Иногда очень сложно дойти до всего самому, и тогда нам требуется помощь. Это вполне естественно.
Доктор Хуллиган пошла вперёд, мягко подталкивая Пайпер.
– Пока ты размышляешь об этом, а также о безопасности, и твоей, и остальных учеников, я бы попросила тебя оставаться на земле. Ты согласна сделать так?
– Вы имеете в виду, не летать? – Пайпер удивлённо поглядела на доктора Хуллиган.
– Только на время. Думаю, через некоторое время мы всё обсудим и тогда поглядим. О’кей?
Меньше всего Пайпер хотелось обещать не летать, но доктор Хуллиган была ужасно умная и говорила такие разумные вещи. Не говоря уж о том, что она была добра к Пайпер. Девочке не хотелось быть неблагодарной.
– Ну да, наверное. Если вы считаете, что так надо.
– Считаю, – доктор Хуллиган улыбнулась. – Ты моя умничка!
7
Пока доктор Хуллиган совещалась с профессором Шамкером, Пайпер растерянно стояла перед учениками в научной лаборатории. Как и всё, что Пайпер видела в этот день, комната была оборудована по последнему слову науки. Горелки Бунзена, стеклянные мензурки, серебристо поблёскивающие металлические инструменты и сияющие белые пластиковые контейнеры – всё было в открытом доступе на собственном рабочем месте каждого из учеников, сконструированном с учётом его конкретных учебных нужд. В данный момент на каждом из учебных мест был развёрнут отдельный научный проект на той или иной стадии готовности.
Пайпер насчитала всего одиннадцать детей возрастом от пяти до четырнадцати лет. Они с одинаковой жадностью разглядывали новенькую, все одиннадцать пар глаз с безжалостным любопытством нацелились на Пайпер.
– Смотреть особо не на что, верно, – Смитти шепнул Кимбер, а та шлёпнула его по руке. Кимбер была сильной девочкой. – Уф, – зашипел Смитти.
Шёпот вихрем всколыхнул всех до одного, ребята беззастенчиво обсуждали Пайпер, выставленную перед ними, словно агнец на заклание.
– И что она умеет? – хотела знать Лили Якимото.
Главная хитрость в обращении с новенькими, помимо устрашения и игнорирования, была в том, чтобы поскорее выяснить, в чём заключается их особый дар. А там уже талант должен был определить место новичка в классной иерархии. Не каждая способность служила явной цели, и чем любопытнее, необычнее и сильнее дар, тем более высокое положение он давал. Выяснение того, какое место займёт Пайпер, в конечном итоге должно было повлиять на статус каждого из них и потому представляло самый насущный интерес.
– Гением она не выглядит.
– Может, она поджигатель.
– Спорим, она очередной чревомыслитель.
– Этот называется «медиум», придурок.
– Она медиум? Господи, только не это. Мы только-только избавились от Бет.
– Десять баксов, что она разнюнится. Она выглядит плаксой, – припечатал Смитти. Хандрить было в порядке вещей для детей, которые только что приехали, – в первый раз вдали от дома, скучая без родителей, и всё такое.
Класс превратил тоску по дому в игру, целью которой было угадать, когда именно новенький сорвётся. Ставки нередко превышали пятьдесят долларов, соперничество было яростным, а грязные приёмчики очень даже в ходу. Спорщики могли и поддразнить новичков, напоминая о том, как скучают по ним родители, и намекнуть, что любимый питомец небось умрёт прежде, чем они вернутся домой, – причём всё это говорилось с тем расчётом, чтобы в нужный момент довести до слёз и выиграть спор. Чем сильнее и надрывнее истерика, тем лучше.
– Слёзы польются рекой ещё до отбоя, – Смитти скривил лицо в притворных рыданиях. – Я хочу к мамочке! Я хочу домой! Хнык, хнык.
– Она не плакса, – робко заметила Вайолет.
– Заткнись, Вайолет, если не хочешь нарваться. – Как чихуахуа, вообразивший себя питбулем, Смитти был прыщавым ботаником, который отчего-то взял себе в голову, что он крутой парень, обвешанный мускулами.
– Твоя десятка уже у меня в кармане, Смитти, – пошла на спор Кимбер. С огненно-рыжими волосами и столь же огненно-взрывным нравом, эта девчонка встревала в любой спор или свару, особенно если при этом можно было утереть нос Смитти.
