— Как убийство Стаса может быть связано с Таней? Говори, Антон, говори.
— Он выпил отравленный коньяк, — нельзя было являться к ней, не придумав подходящую версию. — Откуда взялась бутылка, я не знаю. И жена не знает. Но незадолго перед смертью он встречался с Татьяной…
Нет, нельзя было являться без заготовленной версии. Он уже запутался в своём вранье.
— Ну и что?
— Коньяк мог предназначаться ей!
— О господи! С какой стати Стас стал бы дарить коньяк женщине? Татьяна похожа на алкоголичку?
— Наши парни видели их вместе, и у Стаса в руках была бутылка.
— Спроси про бутылку у Тани!
— Спрашивал. Она меня послала, — улыбнулся он.
Катя откинулась на спинку лавки.
— Ты хочешь, чтобы я спросила?
— Нет! Я сам не знаю, чего хочу. Может быть, у них были общие знакомые… Кать, — спохватился он, — пожалуйста, не говори ей об этом разговоре.
— Не скажу, — пообещала она и вздохнула. — У неё без этого проблем хватает. А общих знакомых у них только я. Ещё ты. Ты ищешь не в том месте.
— Похоже на то, — согласился Антон.
Оставалось узнать последнее. Он достал телефон, нашёл нужную фотографию. Но перед тем, как протянуть телефон Кате, помедлил.
— Ты сказала, что жалеешь, что познакомила Татьяну со Стасом. Почему?
— Помнишь, пару лет назад мы выиграли у вас тендер?
— Вы не один раз выигрывали тендер, — напомнил Антон.
— Да. Так вот, пару лет назад Стас перетащил у нас программиста. В нехороший момент перетащил, работа подходила к концу, и мы тогда из-за этого чуть её не завалили.
— Программист — Вася Прохоренко?
— Да.
— Почему ты мне тогда не позвонила, Катя? — упрекнул Антон.
— Татьяна не разрешила.
На соседнюю лавку уселась старушка. Достала спицы, принялась вязать. Антон сто лет не видел, чтобы кто-нибудь вязал на улице. То есть он сто лет не видел, чтобы кто-нибудь вообще что-то вязал.
— У Тани тогда тяжёлый период был. Муж болел, свёкор болел. А тут ещё перспектива работу не сделать!
— Представляю.
— Нет, не представляешь! Пришлось бы платить неустойку по оговору, а у неё и так денег в тот момент не хватало.
Не будет он повышать Прохоренко зарплату, решил Антон.
— Что у неё с мужем?
— Он тогда в аварию попал, переломался весь. У него и сейчас какие-то проблемы, Таня не любит об этом говорить. А свёкор у неё недавно умер. — Катя вздохнула. — Таня очень переживала, у них хорошие отношения были.
Антон, до этого крутивший телефон в руках, сунул его в карман.
Собирался показать фотографии возможных пациенток Александра Васильевича, но сейчас передумал.
— Вы близкие подруги?
— Никогда об этом не думала, но, пожалуй, ты прав, — она улыбнулась.
— Спасибо тебе, Кать, — сказал Антон, поднимаясь.
— За что? — засмеялась она и тоже встала.
— Просто спасибо. Знаешь, я рад, что тебя увидел.
— Я тоже.
— Проводить тебя? Отвезти?
— Я живу рядом.
Она улыбнулась и ушла. Походка у неё была красивая, плавная.
Он учился с ней шесть лет и совсем её не знал.
Он разговаривал с ней минут десять и был уверен, что отлично её знает. Она очень ему нравилась.
Старушка на соседней лавке продолжала вязать. В ушах у неё были наушники, и она еле заметно покачивалась в такт неслышной музыке.
* * *
Кладбище было небольшое, старое. Помимо ухоженных могил встречались заброшенные, с покосившимися оградами.
Женщины медленно шли впереди, Иван держался метрах в двадцати сзади. Трава вдоль тропинки была высокая, к джинсам липли колючки. Иван стряхивал их рукой.
Юлина спутница была молодая, лет тридцати, но какая-то погасшая, бесцветная. Светлые волосы неопрятно падали на лицо, а ноги в блёклых голубых джинсах она передвигала медленно, словно через силу.
Женщины свернули на боковую тропинку, потом свернули ещё раз и остановились у одной из могил. Иван укрылся за кустами.
Кусты имело смысл спилить, они мешали проходу.
Юля и её спутница стояли обнявшись и плакали. Плакали обе, Иван хорошо их видел.
Вообще-то, он старался на них не смотреть. Он подсматривал за чем-то очень личным, и это ему не нравилось. Хотел вернуться к машине, но побоялся, Юля могла его заметить.
Откуда появилась третья женщина, он не заметил. На третьей была надета ветровка защитного цвета, а короткие волосы были выкрашены в оранжевый цвет, словно тётка специально хотела сделать себя поуродливее.
Женщины тихо разговаривали. Голоса заглушал птичий щебет. Иван огляделся, но птиц не увидел.
Юля с подружкой оторвались друг от друга, пошли к выходу. Тётка с оранжевыми волосами тоже куда-то исчезла.
Иван выждал пару минут и подошёл к могиле, у которой плакали женщины. Стаса на таком убогом кладбище похоронить не могли, а о ком ещё Юля может плакать, он не представлял.
У могилы перехватило дыхание. С овальной фотографии на него смотрело детское лицо.
Пётр Буталов прожил на свете всего восемь лет. Этой весной ему исполнилось бы девять.
Он опять не заметил, откуда появилась оранжевая тётка.
— Как же это, а? — спросил Иван у тётки, кивнув на чёрный памятник с овальной фотографией.
У корней волосы оранжевыми не были, они были седыми. Но сама женщина оказалась моложе, чем показалось ему вначале. Ей было лет пятьдесят или чуть больше.
На защитной куртке была вышита эмблема кладбища. Сторожиха?
— Рак крови, — женщина мелко покивала. — Такой хороший мальчик был! Нормальный, здоровый. Я с его матерью соседки, Петеньку с первого дня знала.
Она оперлась рукой об ограду.
— А потом заболел… За границей бы спасли, наверное.
— Не факт, — сказал Иван.
— Матери как тяжело с ним с больным было! Она одна его растила, без мужа. Лекарства дорогие, а зарплаты у нас в городе… — Женщина махнула рукой. — Никакие у нас зарплаты. Вот матери и приходилось в Москву мотаться. Хорошо хоть, подруга матери помогала…
Что-то подсказывало Ивану, что помогающей подругой была Юля.
Он ещё раз посмотрел на худенькое детское лицо и отвёл глаза.
— А вы кого навещали?
— Друга, — Иван кивнул в сторону, боясь, что бдительная дама заинтересуется несуществующим другом.
