— Спасибо, Дядюшка Дуб, — повторил старик и уселся на пол, чтобы не проломить головой крышу. — И вам, Сигурд и Катрина, тоже большое спасибо.
— Я знал, что это твоё кольцо, Серапион, — ответил Дядюшка Дуб, заглянув в окно.
Разделённое кольцо Серапиона давало ему силу становиться человеком, лососем или альбатросом. Серапиону же больше всего нравилось быть мудрой, опытной рыбой, которая наставляла морских обитателей на путь истинный, давала им советы и почти не менялась с течением времени. Но иногда он запирал кольцо в ящике старинного буфета или комода, а потом начисто забывал, в каком именно. Старая колдунья Петра нашла его во время одной из своих вылазок на морское дно и взяла себе. Найти такое кольцо — большая удача для колдуньи. Правда, она была слишком стара, чтобы самой воспользоваться им. И перед тем как покинуть мир, решила передать кольцо своему правнуку.
— Малышка Петра всегда была проказницей, — заметил лосось.
Все улыбнулись. Все, кроме Катрины и Сигурда. Ведь теперь они не могли пожениться.
— А ну-ка, дети… — обратился старик к Сигурду и Катрине. — Дайте мне каждый по волосу.
Сигурд и Катрина не посмели отказать, вырвали по волоску и протянули старику.
— Не наказывай их слишком жестоко, Серапион. Они не знали, как плохо с тобой поступают, — обратился Дядюшка Дуб к рыбине.
— Не беспокойся, приятель, — отозвался старик.
Старый Серапион связал два волоска в один узелок. И сплёл из них колечко. Это новое колечко тоже было золотое — такими светлыми казались волосы Сигурда и Катрины.
— Вот, держите. Теперь никто не сможет запретить вам жениться и любить друг друга. — И он посмотрел на Кнута. Тот потемнел, потом побагровел и мрачно уставился в пол. — Живите счастливо! С этого дня море всегда будет вам благоволить, а рыба — сама запрыгивать к вам в сети. А я лично присмотрю за вашими детьми, когда они у вас появятся.
Тут все на радостях бросились обниматься. Мать Сигурда достала кувшин хорошего вина, чтобы отпраздновать помолвку. Старому Серапиону они тоже налили, и тот, поморщившись, выпил, но тут же с отвращением выплюнул.
— Уф-ф… Отвык я от человеческого питья. Вернусь-ка лучше домой.
И тут же упрыгал в море.
Свадьбу Катрины и Сигурда сыграли через три дня. Рассказы о ней ещё долго передавали от родителей к детям, от дедушек к внукам…
— И вот там я очень устал, — закончил Дядюшка Дуб. — Поэтому и отправился во Флоренцию восстановить силы.
Такую историю рассказало в ту лунную ночь старое дерево. Все, кроме Гварнери, слушали от начала до конца. А скрипичный мастер не мог надолго отрываться от работы: однажды взявшись за дело, он трудился без передышки. Все были так заняты рассказом Дядюшки Дуба, так внимательно слушали, как он подражает голосу Серапиона и шуму морских волн, что не заметили, как Гварнери ушёл к себе в мастерскую.
Утром всех разбудили звуки скрипки.
— Просыпайтесь! Вставайте, лежебоки! — взывал Гварнери.
Он попросил Винченцо и Винченцу спеть. Посовещавшись, те решили, что мастеру нужно хорошенько отдохнуть после стольких дней работы, и исполнили один из самых знаменитых дуэтов.
— А теперь, старый ворчливый дуб, спой и ты что-нибудь! — приказал Гварнери.
— Я?! Знаешь же, что не умею…
— Пой, старый упрямец!
И когда Винченца запела арию из оперы «Мадам Баттерфляй», Дядюшка Дуб необычайно глубоким, сильным и нежным голосом, разносившимся по всему лесу и за его пределами, стал ей подпевать.
Винченца удивлённо смолкла, и Дядюшка Дуб продолжал петь один. Гварнери прыгал от радости.
— Отлично! — воскликнул мастер. — Настроил так, что комар носа не подточит!
И добавил:
— А теперь, Дядюшка Дуб, попробуй петь и одновременно что-нибудь говорить.
И действительно, не переставая петь, каким-то другим голосом, чуть тоньше и мягче, Дядюшка Дуб спросил:
— Ну что сказать? Слов нет — одни чувства… Подумать только! Теперь у меня целых два голоса!
Оказывается, гениальный мастер не только настроил могучий голос Дядюшки Дуба так, чтобы тот мог петь, но и сделал ему ещё второй голос, потише и помягче, которым он мог просто говорить, никого не пугая и даже не прерывая своих арий.
В ту ночь при свете полной луны по всей Флоренции и далеко за её пределами разносилось самое чудесное пение, которое когда-либо слышали этот город, эти леса, реки и поля. Говорят, река Арно так заслушалась, что вышла из берегов и затопила улицы.
Но не все радовались сладкоголосому пению. Бледный человек с красными от ярости и бессонницы глазами зловеще улыбался.
— Смеётся тот, кто смеётся последним, — шептал он. — В эту ночь — моя очередь. Вот уж я посмеюсь над щепками и опилками этого проклятого дерева… Клянусь, мой смех услышит вся Флоренция!
И надо заметить, он оказался по-своему прав.
Тут на подоконник кардинала Рокалио села сорока. Птица слышала слова кардинала, открыла клюв и сказала:
— Крик! Рокалио, будь осторожнее со словами. Крак! Иногда слова превращаются в реальность.
— Что за редкостный урод? — воскликнул Рокалио и швырнул в сороку подвернувшуюся под руку мраморную статуэтку.
Сорока испуганно вспорхнула с подоконника. Она взвилась в небо, сделала круг и полетела вон из города к Дядюшке Дубу. Это была Аглана, единственная птица, в чьих крыльях помимо птичьих перьев росли дубовые листья. А всё потому, что однажды в лесу вспыхнул пожар, сорока в это время спала на ветке и правое крыло у неё обгорело. Спустившись на землю, она в отчаянии прыгала по лесу и искала пёрышки, упавшие с других птиц. Она думала собрать их и приклеить к крылу с помощью сосновой смолы. И случайно вышла к Дядюшке Дубу. А тот взял да и починил ей крыло, выбрав из своей кроны самые гибкие и прочные листья. К новому крылу пришлось привыкать, зато теперь Аглана летала выше и быстрее, чем прочие сороки. Осенью, когда с деревьев опадали листья, Аглана возвращалась к Дядюшке Дубу за новым крылом: её листья-пёрышки засыхали, и приходилось их менять. Дядюшка Дуб был единственным дубом на земле, чьи верхние ветки и зимой сохраняли зелёные листья.
Так вот, сорока прилетела к дубу.
— Крик-крак! Дядюшка Дуб! Несчастье, несчастье! Сюда идёт Рокалио, сюда идут огры! Они приведут подкрепление! Кардинал поклялся, что посмеётся над обломками Дядюшки Дуба… Крик-крак, крик-крак! Несчастье, несчастье!
— Успокойся, Аглана. Ступай отдохни в компании Гварнери, он как раз прилёг вздремнуть на пару лет. Винченца, Винченцо! Идите-ка сюда. Помогите мне.
Он попросил Винченцо, чтобы тот взобрался повыше и отыскал старую рану, с незапамятных времён красовавшуюся на дубовом стволе. Это был след от громадной ветки, в которую давным-давно угодило пушечное ядро. Когда войска Наполеона вошли в Каталонию, Дядюшка Дуб защищал от пушечных ядер городок Рипольет, где жили его друзья. «Впрочем, это отдельная история», — спохватился Дядюшка Дуб. В какой-то момент он зазевался, и ядро сбило ему ветку. Рана быстро затянулась, и с тех пор на её месте росли самые разные древесные грибы. Дядюшка Дуб попросил Винченцо нарвать грибов жёлтого цвета. Ещё одна их примета — забавные зелёные бровки, из-за которых кажется, что гриб смеётся. Эти нежные грибочки были наполнены паром, а в темноте светились как светляки.
