Они посмотрели друг на друга. Глаза их блеснули. У каждого выкатилось по горючей слезе. Это были слёзы разочарования и усталости.
Даже Петибертус скуксился. В конце концов он зевнул и улёгся прямо на земле, прикрыв мордочку передними лапами: ему тоже больше не хотелось ни шутить, ни баловаться.
Ещё две слезинки упали на камень, на котором сидели дети. А потом ещё. И ещё. Постепенно накапала целая лужица. Дети не произносили ни слова: говорить было не о чем.
И тут камень под ними шевельнулся!
Дети аж подпрыгнули от неожиданности. Камень удлинялся, как будто потягиваясь после долгого сна.
— Ничего себе: раз — и проснулся, — тихо проговорил он.
Протянул над землёй руки, такие же длинные, как сам камень, выпрямил кряжистые ноги и расправил угловатое тело. Нос у него напоминал баклажан. Уши были как два кочанчика савойской капусты, рот как два ломтика продолговатой дыни, а глаза как два кокоса. Открывались они с большим трудом. В глазах виднелись зрачки, похожие на камешки или грецкие орехи.
Разговаривал он так медленно, что понять его было почти невозможно. Он не пытался встать на ноги: наверное, решил, что и так сойдёт.
— Какой сейчас век? — вот что он спросил первым делом.
Когда Майя и Тау ответили, что двадцать первый, Эндимио — а именно так звали человека-скалу — печально улыбнулся.
— Надо же, я спал всего семь веков. Для хорошего самочувствия надо хотя бы восемь. А лучше девять… Чувствую себя совершенно разбитым.
Эндимио поведал детям, что когда-то пас овец. Было это давно — больше пятидесяти веков, то есть пяти тысяч лет, назад. О людях он знал мало. День за днём проводил в полном одиночестве посреди леса, наблюдал за жизнью его обитателей и сочувствовал всем существам, какими бы мелкими и ничтожными они ни были. И вот в один прекрасный день влюбился во всё одновременно — в каждый камень, в каждую птичку, в каждый ручей и каждое дерево, в солнце и луну (в луну особенно), а заодно и в звёздную ночь.
Он засыпал лёжа на спине, обнимая взглядом небо. Лицо его делалось спокойным, как гладь лесного пруда. И вот как-то ночью луна догадалась о чувствах Эндимио и тоже его обняла.
— Я очень одинока и иногда слежу за тобой издалека. Проси у меня всё что хочешь, я исполню! — сказала она ему.
В ответ Эндимио признался, что хотел бы провести целую вечность, любуясь её несравненной красотой и заодно красотой неба, а ещё тысячами птиц и деревьев, всеми ветрами, жизнью самой планеты и того, что на ней.
В ответ луна лишь загадочно усмехнулась.
Тут Эндимио прилёг, потому что всё его тело внезапно отяжелело. Прилёг и затих. Шли годы. Он не ел и не пил ничего, кроме дождевой воды. Его не беспокоили ни дневная жара, ни ночная прохлада. Через несколько веков он окаменел. Но его каменный сон не был подобием смерти. Вовсе нет! Он был полон безмятежного созерцания.
Пока на него не упала слезинка Тау. А потом ещё одна. Это и оживило старого Эндимио.
— Я могу вам помочь, — сказал он детям. — Но поторопитесь. Я буду бодрствовать лишь до тех пор, пока ваши слёзы не высохнут.
— А если мы ещё наплачем? Нарочно? — спросил Тау.
— Такие слёзы не в счёт: они не от чистого сердца.
И тогда дети уже в который раз торопливо рассказали о старухе и Говорящем Бревне. А ещё о том, что никак не могут их отыскать и понятия не имеют, что с ними делать, когда найдут.
К тому времени голос Эндимио звучал чётко и ясно:
— Ищите говорящие камешки. Они вам помогут.
— А где они? Как их искать? Как они нам помогут? — Странные ответы Эндимио окончательно сбили детей с толку.
Каменный человек зевнул.
— Что-то мне снова спать хочется… Как помогут, говорите? Как-как, конечно же, проводят назад к Дядюшке Дубу. К Дядюшке Дубу, куда же ещё.
Он глубоко вздохнул, прилёг и задремал. Его руки и ноги застыли в оцепенении. Было понятно, что очень скоро лишайники, мхи, папоротники, пыль, комки земли и глины, принесённые грозами и ветрами, вновь надёжно его укроют.
Тау и Майя, ещё более печальные и растерянные, чем прежде, пустились в обратный путь. Верный Петибертус бежал за ними по пятам, то и дело останавливаясь и принюхиваясь. Казалось, каменный человек с хриплым голосом не произвёл на медвежонка впечатления. Зато как он испугался, когда ему на нос села голубая бабочка! Плюхнулся на задние лапы и захныкал, как маленький ребёнок.
Этот жизнерадостный пушистик скрашивал детям дорогу домой: с ним всегда было весело.
На другой день вдали, между огромными задумчивыми облаками, показалась крона Дядюшки Дуба. Дети пересекли русло высохшего ручья. Внезапно Тау споткнулся о круглый камень, напоминавший страусиное яйцо. Разозлившись, он схватил его и зашвырнул подальше.
— Трик-трак, — успел проговорить камень.
Шлёпнувшись на землю, он разлетелся на две половинки. Удивлённые Тау и Майя быстренько подобрали их и бросили снова.
— В добрый! Шлёп! — проговорила одна половинка.
— Путь! Шмяк! — проговорила другая.
Похоже, это и были говорящие камни! Когда такой камешек падал на землю, он что-нибудь говорил.
А если бросить сразу несколько, из слов получится предложение. Правда, в нём не всегда можно обнаружить смысл.
— Шмяк-шлёп-дорога-бац-бум-Дядюшка-шмяк-Дуб-шмяк-шлёп-бац-бум…
А потом:
— Кинуть-шмяк-шлёп-бац-рот-бум-шмяк-камень-бам-бум-старуха…
Или:
— Шмяк-шлёп-Дикинсон-бац-бум-пишет-шмяк-пятницы-бам-камень-шлёп-старуха-бац-бум-рот-шмяк…
Петибертус тоже захотел поучаствовать в развлечении: сунул камень в рот и выплюнул. Тот взлетел в воздух и, стукнув на обратном пути медвежонка по носу, шлёпнулся на землю.
— Шмяк-шлёп-бедный-бац-бум-Петибертус… шмяк-камень-шмяк-шлёп-больно-бац-бум-шмяк…
Похоже, все эти слова следовало записать и расшифровать. Но времени на раздумья не было. Дети набили полные рюкзаки говорящих камней и зашагали к Дядюшке Дубу.
Они догадывались, что, если бросить говорящие камни в рот старухи Деборы, что-нибудь да произойдёт. А мисс Дикинсон должна про это написать.
Их уже встречали. Мисс Дикинсон выбрала самый маленький камушек, потому что расцветкой он напоминал тигровую лилию, и направилась в свою комнату. Пока Тау и Майя рассказывали Ванильной Девочке и Мальчику Йогурту об Эндимио, Дядюшка Дуб и мисс Дикинсон о чём-то совещались.
— Ох уж этот старикашка Эндимио! — посмеивался старый дуб.
— Индейская трубка, индейская трубка, открой свой секрет, — напевала мисс Дикинсон странные слова.
