Билли Пилигрима посадили в теплушку с множеством других солдат. Его разлучили с Роландом Вири. Вири попал в другой вагон, хотя и в тот же поезд.
По углам вагона, под самой крышей, виднелись узкие отдушины. Билли встал под одной из них, и, когда толпа навалилась на него, он взобрался повыше, на выступающую диагональную угловую скрепу, чтобы дать место другим. Таким образом его глаза оказались на уровне отдушины, и он мог видеть второй состав, ярдах в десяти от них.
Билли видит, что вагон, где едет охрана, совсем не похож на тот, куда набили пленных: там уютно, там горят свечи. В конце главы теплушка с узниками снова рассматривается с особой «антропологической» точки зрения Билли (конкретный теплушечный опыт героя тоже упоминается, но как бы легкомысленно):
Хотя поезд, где находился Билли, стоял, вагоны были заперты наглухо. Никто не смел выйти до прибытия к месту назначения. Для охраны, шагающей взад и вперед, каждый вагон стал самостоятельным организмом, который ел, пил и облегчался через отдушины. Вагон разговаривал, а иногда и ругался тоже через отдушины. Внутрь входили ведра с водой, ковриги черного хлеба, куски колбасы, сыра, а оттуда выходили экскременты, моча и ругань.
Человеческие существа облегчались в стальные шлемы и передавали их тем, кто стоял у отдушины, а те их выливали. Билли стоял на подхвате. Человеческие существа передавали через него и котелки, а охрана наполняла их водой. Когда передавали пищу, человеческие существа затихали, становились доверчивыми и хорошими. Они всем делились.
Человеческие существа лежали и стояли по очереди. Ноги стоявших были похожи на столбы, врытые в теплую землю – она ерзала, рыгала, вздыхала. Землей, как ни странно, была мозаика из человеческих тел, угнездившихся друг подле друга, как ложки в ящике. А потом поезд двинулся на восток.
Где-то на земле было Рождество. В сочельник Билли Пилигрим и бродяга примостились друг к другу, как ложки в ящике, и Билли заснул и поплыл во времени в 1967 год – в ту ночь, когда его похитило летающее блюдце с Тральфамадора
[605].
~
Редакторская и корректорская правка
Термин «правка» употребляется и применительно к подробному редактированию текста – строка за строкой, когда приходится заново вслушиваться в звучание предложений, заново вдумываться в их смысл, заново собирать по кусочкам эту головоломку.
Каждое предложение должно работать: либо раскрывать характер персонажа, либо продвигать действие
[606].
Это воннегутовское правило № 4 из «краткого начального курса писательского мастерства», предназначенного для авторов рассказов – сравнительно экономной формы прозы.
Такая рекомендация запросто подрежет вам крылья, если вы станете оглядываться на нее всякий раз, сочиняя очередное предложение.
Всякое предложение должно бороться за свою жизнь, но вы должны знать ту жизнь, за которую оно борется. Когда вам известно, о чем на самом деле ваша история, вы будете лучше понимать, что оставить, что улучшить, а что вычеркнуть.
Теперь черед более тонкой, построчной редактуры:
– делайте текст более ясным и понятным;
– подыскивайте как можно более точные, конкретные и живые слова;
– добивайтесь, чтобы звучание и структура предложений давали наибольший «доход в пересчете на вложенные средства»;
– вычитывайте текст на предмет пунктуационных неточностей, опечаток, орфографических ошибок и т. п.
Эти рекомендации по шлифовке текста встречаются в большинстве книг о писательском мастерстве и тому подобных вещах. Есть они и у Воннегута. Потому что это истины, проверенные временем, а значит, их нелишне повторить.
В 1954 г. Воннегут писал своему другу Ноксу Бергеру (тот работал тогда редактором):
Ты читал «Поэтику» Аристотеля? Я вот только что прочел – и нашел там всё, что мне когда-нибудь говорили редакторы и писатели насчет того, как состряпать историю. Не могу придумать ни одной поправки, основанной на открытиях, которые совершили уже после 322 г. до н. э. Написано очень ясно, к тому же вещь не очень длинная. Ее вполне можно рекомендовать многообещающим юнцам. Таким, как я
[607].
~
Имейте смелость рассказать, как всё было
Когда история непонятна читателям или когда в сюжете и персонажах чувствуется какой-то дисбаланс, недосказанность, иногда это происходит из-за того, что автор не стал сообщать наиболее тяжелую (с эмоциональной точки зрения) часть или поведал о ней лишь окольными путями. Даже преображая свой опыт в художественную прозу, вы должны брать материал из него: это ваш главный «колодец истины». Воннегут явно так и поступал. Как иначе проникнуться страстным интересом к теме (вспомним главный воннегутовский совет), если не посредством того, что по-настоящему задевает вас?
Даже преображенная средствами художественной прозы, правда может устрашать.
Но вы ее всё-таки расскажите. Можете для уверенности сунуть в рот большой палец, как ребенок, или взять кого-нибудь за руку.
~
Имейте смелость вымарывать лишнее
Балласт, мертвая древесина, сухостой:
1) слова, предложения, абзацы, фрагменты, персонажи, сцены, события, в которых нет необходимости;
2) слова, предложения и т. п., которые замедляют и затемняют самые важные слова и поступки.
«По-вашему, это у меня “сухостой”, а по-моему – ветки с листвой», – как-то раз сказал мне Джей Гринфилд, человек, которому я преподавала писательское мастерство индивидуально.
Ну да, порой трудно увидеть разницу, особенно если речь о вашем собственном детище. Листва очень красива, она выгодно оттеняет цветы. А высохшая древесина избыточна, в ней нет необходимости, она не позволяет как следует увидеть всё остальное.
Короче говоря, листва улучшает, а мертвая древесина мешает.
Выявление разницы между тем и другим – одно из важнейших редакторских умений, требуемых от всякого писателя, как указывает Воннегут в своей статье «Как писать хорошим стилем». Ну хорошо, а как приобрести такое умение? Таким же образом, как добиться своего выступления в Карнеги-холле (согласно старому анекдоту): практика, практика и практика.
Легче потрошить какую-нибудь отличную вещь, если вы скажете себе, что обязательно напишете и другие отличные вещи. Не надо себя недооценивать! В вас таится еще много всего интересного!
Напоминайте себе, что стрижка и обрезка идет на пользу всему дереву.
Как пишет Дэн Глисон, который тоже в свое время занимался у Воннегута в айовской мастерской, два из «важнейших уроков, которые я усвоил благодаря Курту Воннегуту, таковы: 1) уберите все куски, которые не нравится читать другим; 2) добейтесь того, чтобы читатели быстро переворачивали страницы – от начала и до конца вашей вещи»
[608]. Мертвая древесина – это как раз и есть «куски, которые не нравится читать другим». Без них читатели и в самом деле будут переворачивать страницы быстрее.
