Книга кончается такой картинкой: Майк Палайя одновременно испражняется и ест. О’Хэйр это запомнил.
Парень, который ни за что не поделится табаком. Он готов только меняться.
Пребывание в Шталаге. Выжимание табака, вора кидают в выгребную яму за то, что украл. Русские торгуют сигаретами, пропитавшимися мочой.
Том Джонс и его револьвер.
Гомосексуальные браки.
Лер и его странный глаз.
Как Джо Кроун пролил суп. Попадает в больницу, бессмысленно таращится. Его хоронят в бумажном костюме, со всеми воинскими почестями.
Порой, когда на меня нападает жуткий пессимизм, я задумываюсь о том, как жесток к себе современный человек, и мне кажется, что все мы – словно голодные люди в развалинах, пожирающие холодные краденые бобы из консервной банки, и при этом мы сидим орлом и гадим. Я представляю, как нас арестовали за кражу этих бобов, как над нами вершат праведный суд на каком-то иностранном языке, как нас расстреливают четыре врага, как нас хоронят четыре друга, они потрясены, но все равно изрекают всякие философические сентенции.
Но обычно у меня не возникает таких ощущений. Большинство дней обходится без них. Слава богу, плохих дней сравнительно мало.
Добавлены рукописные строчки:
Расскажи-ка мне еще про Иисуса Христа. Я хочу быть христианином. Расскажи-ка мне еще…
Редакция газеты The New York Times предложила Воннегуту написать рецензию на новое издание «Полного словаря английского языка», выпущенное Random House. И он написал ее в своем стиле – честно и без обиняков. Он процитировал слова Беннетта Серфа, главы издательства Random House. Когда того спросили, следовало ли Линдону Джонсону прибегать к разговорным выражениям, публично говоря о войне во Вьетнаме, он ответил: «Сейчас не такие времена, чтобы президент Соединенных Штатов переживал насчет соблюдения норм классического британского английского». Рецензия Воннегута попалась на глаза Сеймуру Лоуренсу, который когда-то был вице-президентом Random House и работал как раз под началом Серфа. Теперь Лоуренс работал в Delacorte, выискивая новых авторов. И он встретился с Воннегутом, который рассказал ему, что работает над «Бойней номер пять», но его книги плохо продаются. Лоуренс предложил ему контракт на три книги
[135].
Таким образом, теперь к собственному стремлению Воннегута рассказать эту историю прибавилось еще и официальное обязательство перед Лоуренсом – и вера Лоуренса в то, что Воннегут справится.
Когда даешь такого рода обязательство, это зачастую очень придает сил. По сути, тем самым Судьбе как бы предлагают стать вашей феей-крестной (и одновременно – коллегой по проекту), чтобы она закрывала и распахивала перед вами именно те двери, которые вам нужны
[136].
Что ж, Судьба именно это и проделала.
Она даровала Воннегуту и свежие взгляды на форму и содержание (это сыграло для него важнейшую роль), и внимание одного из ведущих издательств страны.
~
Я излагаю нижеприведенные события последовательно: таковы уж традиционные правила сюжетной документальной прозы. На самом деле я не знаю, в каком порядке все это происходило – это так же не важно, как порядок, в котором разбивали яйца в яичницу.
1. Мэри О’Хэйр, жена приятеля-однополчанина Бернарда О’Хэйра, вызывает Воннегута на откровенный разговор. Высказанное ею «по сути, звучало так: “Почему бы вам для разнообразия не рассказать правду?”» – правду о том, что он и другие солдаты были, в общем-то, детьми, а не героями, какими их изображают кинозвезды
[137].
2. Воннегут обнаруживает, что не так уж много об этом может вспомнить. Необходимость – мать Изобретения. И ему приходится изобретать – чтобы насытить книгу подробностями. Он извлекает Тральфамадор
[138] из своей старой научно-фантастической шляпы – и оттуда же вытаскивает Килгора Траута, своего персонажа-фантаста. (Совместно это добавляет к тексту 7251 слово – около 25 страниц. Фрагменты про Тральфамадор увеличили объем книги на 4851 слово, фрагменты про Траута – примерно на 2400.)
3. Ему приходит в голову написать первую главу с прямолинейной откровенностью, тем самым нарушая одно из главных правил художественной прозы, предписывающее автору поддерживать хотя бы иллюзию того, что читатель имеет дело с выдуманной историей. Воннегут же с порога объявляет: «Почти все это произошло на самом деле». Он прямо говорит, что в основе книги – его опыт дрезденского плена и бомбежек. Он честно сообщает, как мучился, пока писал книгу. Он приглашает читателя в текст как друга.
Как он вообще к этому пришел? В 1966 г. издательство Random House заново выпустило его давно распроданный и давно не переиздававшийся третий роман – «Мать Тьма». Воннегут написал предисловие, которым с тех пор всегда сопровождают переиздания этой вещи. В нем он прямо говорит, чему, по его мнению, учит эта книга
[139]; возможно, это был первый прецедент подобного признания. Наверняка тут сказалась работа в Писательской мастерской и тамошняя атмосфера литературного экспериментирования. Ведь к тому времени Воннегут уже не раз пытался написать о Дрездене – и в документальной прозе, и в художественной. Теперь он просто объединил эти два импульса. Но я полагаю, что самым важным фактором стала настоятельная внутренняя потребность передать, как его волнует эта тема и как ему хочется, чтобы читатель по-настоящему понял ее.
4. Его жена Джейн рассказала мне (когда я посетила их в Барнстейбле примерно через год после выхода «Бойни номер пять»), что вначале ей очень не понравилась первая – автобиографическая – глава, пока она не осознала, что эта глава – про время. В ней К. В. приводит цитаты из Селина и Рётке
[140], причем обе имеют отношение к теме времени. Он говорит: «А я спросил себя о настоящем: какой оно ширины, какой глубины, сколько мне из него достанется?»
[141] В этой проникновенной строчке слышатся отзвуки мыслей человека среднего возраста – в каковом тогда и пребывал Воннегут, если рассматривать жизнь во всей ее совокупности. Вероятно, ощущение мимолетности времени подстегнуло его поставить все на карту и заняться этой книгой вплотную.
