Силы католиков распределились по нижнему склону холма: войска под командованием Максимилиана заняли позиции слева напротив чехов, войска под командованием Тилли встали справа, а пехота – двумя отдельными отрядами в центре при поддержке небольшого кавалерийского резерва. Бюкуа, тяжело раненный несколькими днями раньше и неспособный взять командование на себя, не желал рисковать и начинать сражение в условиях, когда рельеф местности дает преимущество чехам. Он предлагал выманить их с высоты, обойдя холм с фланга и угрожая Праге.
Военачальники собрались на поспешный военный совет. Максимилиан и Тилли упорно рвались в бой, и Бюкуа и другие в конце концов уступили. Тогда послышались возгласы «Славься, Царица», и с боевым кличем «Святая Мария» имперцы приготовились к атаке.
Это долгое промедление убедило Христиана Анхальтского в том, что противник, занимающий менее выгодную позицию, отойдет без боя. И когда Тилли на правом фланге при поддержке артиллерии из центра внезапно двинулся на холм на левый фланг армии чехов, это застигло Христиана Анхальтского врасплох. Сначала чехи удерживали свои позиции, а на левом фланге, где доблестный сын Христиана Анхальтского контратаковал правофланговую терцию имперцев, чехи имели успех. Однако Тилли мог наращивать силы из глубины боевого порядка. Имперские войска на правом фланге пошли в наступление, а полки пехоты и эскадроны чешской армии вступали в бой разрозненно и под натиском крупных колонн имперцев обращались в бегство. Плохо вооруженный и недостаточно стойкий центр вскоре подался назад, противник захватил два штандарта, ряды дрогнули, и офицеры тщетно пытались вернуть солдат на позиции под угрозой оружия.
В этот момент Бюкуа с трудом поднялся с постели, велел подать ему коня и, невзирая на раны, сумел привести резерв императорских войск на поддержку главным силам. Молодой Анхальтский, дважды раненный, попал в плен, а его солдаты поддались панике и разбежались, ломая свои же ряды позади. Стоявшие в третьей линии венгры, смятые первым же ударом Тилли, бросились в бегство и потоком хлынули через Влтаву. Оставшись без поддержки, левый фланг чехов запаниковал и бросился врассыпную в сторону Праги, и Христиан Анхальтский, охрипший от криков, которыми пытался сплотить соратников, – сам Александр Македонский, Цезарь и Карл Великий, как он говорил потом, не смогли бы сделать большего, – последовал за ними. Неприятель захватил главное знамя короля, десятки штандартов и всю артиллерию, и лишь моравские лейб-гвардейцы стояли на своих местах у стен «Звезды» на гребне холма, и ни один из них не сдался (погибли все)
[30].
В Праге король и королева обедали с двумя английскими послами. Оба пребывали в хорошем настроении, и Фридрих уверенно заявлял, что никакой битвы не будет; враг слишком слаб и скоро отступит. Так ему сказали, а он привык верить в то, что ему говорят. Тем не менее после обеда он решил прокатиться и поглядеть на своих бравых солдат. Проезжая через городские ворота, он встретил первых беглецов, и, пока он напрасно расспрашивал их о причине паники, появился и сам Христиан Анхальтский, сбивчиво лепетавший и растрепанный. Так король впервые узнал о битве, которую проиграл.
У Анхальтского, когда-то столь щедрого на советы, нашлось только одно решение: король должен немедленно бежать. Фридрих в последний раз попытался ухватить отвернувшуюся удачу; он пренебрег данным в отчаянии советом Христиана Анхальтского и поспешно переправил жену и детей через Влтаву – так поспешно, что чуть не забыл самого младшего принца, а фривольные книги королевы остались разбросанными по ее комнатам, чтобы эпатировать благонравных победителей. К счастью, кому-то хватило ума прихватить кое-какие королевские драгоценности; в будущем они на долгие годы станут главным источником убывающих доходов короля. В Нове-Место (Новом городе) за рекой Фридрих созвал совет, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Ни король, ни королева, «наша благословенная неустрашимая леди», как назвал ее английский посол, не выказывали никаких признаков страха, и если они и решили бежать из столицы, то не потому, что бросили своих подданных, а потому, что подданные покинули их.
В Праге воцарилось смятение, и горожане безжалостно закрыли ворота перед бегущими солдатами. А раз они не пожелали впустить своих защитников, у города не осталось никакой надежды на спасение; бюргеры дали волю ненависти к иноземному королю, который осквернял их церкви и презирал их обычаи. В ночь после битвы ближайшие сторонники Фридриха, боясь за его жизнь, хором заклинали его бежать, пока горожане не выдадут его победителям в обмен на собственную неприкосновенность. Если еще и можно как-то отстоять Чехию, то лишь присоединившись к Мансфельду или укрепившись в Силезии. Ранним утром Фридрих отправился в Бреслау (Вроцлав) в сопровождении только Елизаветы и нескольких советников; он еле успел скрыться, ведь толпа уже решила принести короля в жертву и едва не помешала его отъезду.
Город безоговорочно капитулировал почти без единого выстрела, и тем же вечером Максимилиан Баварский писал жене из того самого дворца, где весь прошедший год Фридрих держал свой королевский двор. Вести добрались до Мюнхена 13 ноября, а 23 ноября прогремел пушечный салют на торжествах в Вене. Церкви огласились благодарственными молебнами, и с высоких кафедр под образами распятого Христа раздавались призывы священников к отмщению.
В Вроцлаве Фридрих искал способов вернуть свое состояние; он обратился за помощью к сейму Силезии и унии. У него еще оставались войска Мансфельда в Пильзене (Пльзене), если бы нашлись деньги, чтобы вновь их нанять; из Венгрии ждали Габора Бетлена с его армией. Но денег взять было неоткуда. Мансфельд не двинулся с места, а Габор Бетлен собрал награбленное и ради собственной безопасности ушел в Трансильванию.
Фридрих отчаянно хватался за любую соломинку; сначала он пробовал договориться с захватчиком – курфюрстом Саксонии, потом организовать сопротивление в Моравии, но 20 декабря стало известно, что Моравия тоже сдалась. Фридрих не стал дожидаться, пока враги, смыкавшие вокруг него кольцо, схватят его вместе с женой и детьми; отпустив нескольких верных людей, которые еще не успели покинуть его, он бежал в направлении Бранденбурга между сближавшимися фронтами саксонской и баварской армий, предоставив силезцам самим отдаться на милость победителей.
От беглеца отвернулись и подданные, и друзья. Старший сын Турна наутро после битвы присоединился к победителям вместе с 3 тысячами своих солдат, Христиан Анхальтский бежал в Швецию, откуда слал императору мольбы о помиловании, ссылаясь на то, что господин сбил его с верного пути. Побежденных не щадили ни католические, ни протестантские памфлетисты. Появилась карикатура с почтальоном, который по всей Германии ищет «молодого человека с женой и детьми, который еще прошлой зимой был королем», и его прозвали «вероломным Фрицем» и «червонным королем» – самым никчемным королем карточной колоды. Позднее этот галантный рыцарь приспособил это прозвище для своей жены, наделяя его более элегантным смыслом.
Между тем в Праге в день после битвы герцог Баварский от имени Фердинанда принял капитуляцию Чешской директории (чешский сейм в 1618 году избрал правительство из тридцати директоров). Стоя поодаль, его духовник с замиранием сердца наблюдал, как повергается ересь; он не мог слышать ни сбивчивой речи чехов, ни тихого ответа герцога, но сумел разглядеть, что «от слов его превосходительства, что бы он ни сказал, глаза директоров переполнились слезами».
