Как-то после занятий он отвел меня в сторону и, смущаясь, сказал:
– Знаешь, Саша, похоже, у меня проблема. Недавно я оказался в ситуации, когда самым правильным решением было выбить противнику глаза. Я уже поднял руку, но что-то меня остановило. Я просто не мог нанести удар. Мне казалось, я чувствую, как мои пальцы впиваются в его глазницы, проникая вглубь и выворачивая окровавленные глазные яблоки. У меня заболели глаза, и меня чуть не стошнило. К счастью, я сумел справиться с собой и провести другой прием, но то, что произошло, могло стоить мне жизни. Я не считаю себя слабаком и чересчур гуманным человеком. Я мог бы взорвать или пристрелить врага без всякой жалости и угрызений совести, но какой-то внутренний барьер мешает мне вырывать глаза, разрывать ноздри и рот и выполнять подобные приемы. Как мне преодолеть этот барьер?
Схожие вопросы возникали у многих моих учеников, я тоже, правда в более легкой форме, сталкивался с подобной проблемой, и я не раз задавал Ли вопросы на эту тему.
С раннего детства отец привил мне страсть к охоте, и убийство диких животных я воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Мне часто приходилось сворачивать шеи раненым птицам и добивать зайцев и лис. Уничтожение животных не доставляло мне удовольствия, но также и не вызывало угрызений совести. Я добивал подранков из сострадания, и охота для меня была скорее не развлечением, а увлекательным и азартным способом добычи пропитания. Доходы моей семьи были весьма скромными, и свежее мясо к столу всегда приходилось кстати.
Незаметно для меня самого встречи с Ли изменили мое отношение к охоте. Хотя он обучал меня совершенному искусству убивать, мое мировоззрение изменилось настолько, что убийство животных даже ради пропитания стало мне неприятно, хотя я по-прежнему мог спокойно свернуть шею птице или добить раненого зверька.
Как-то раз я упомянул об этом в разговоре с Учителем.
– Это плохо, – сказал Ли. – Ты перестал быть жестоким.
– А разве быть жестоким хорошо? – спросил я.
– Я говорю о естественной, а не о патологической жестокости, – пояснил он. – Раньше ты был жестоким, не задумываясь об этом. Жестокость не поражала твоих чувств, ты был естественным, как сама природа. Я благодарен твоему отцу за то, что он с детства приучил тебя охотиться. Ты даже не представляешь, как много он сделал для тебя, показав тебе естество этой стороны жизни. Жизнь – это цепочка смертей, это то, что называется цепочкой питания.
– Ты имеешь в виду пищевую цепочку? – спросил я.
– Опять ты цепляешься за научные термины, – недовольно сказал Ли. – Термины заслоняют суть вещей. Для меня «цепочка питания» звучит более живо и образно, чем мертвый термин «пищевая цепочка». Но суть не в этом. Когда ты встал на путь Воинов Жизни, ты научился ценить и уважать жизнь во всех ее проявлениях, и на смену твоей естественной и невинной жестокости пришло осознание того, что Спокойные называют «преступлением перед жизненностью высшего и низшего порядка». Преступление перед жизненностью высшего порядка – это лишение жизни человека, а преступление перед жизненностью низшего порядка – это уничтожение животных и растений.
Здесь слово «преступление» не совсем правомерно. «Преступление» автоматически ассоциируется с чем-то плохим, запретным и греховным, а для Воина Жизни не существует таких понятий, как «плохое, запретное и греховное». Это относительные понятия, меняющиеся в зависимости от морали и культуры общества. Хотя и не совсем точно, но действия Воина Жизни классифицируются, скорее, не как плохие и хорошие, а как целесообразные и нецелесообразные.
Целесообразно то, что обеспечивает выживание и гармоничное развитие каждого последователя Шоу-Дао и всего клана в целом, а все, что не является целесообразным, естественно, является нецелесообразным.
По мере развития мироосознания и «Вкуса Жизни» у каждого из последователей Спокойных на смену естественной жестокости приходит неприятие преступлений перед жизненностью высшего и низшего порядков, но следующим этапом развития Воина Жизни является возвращение к его естественной жестокости, но на этот раз – к жестокости целесообразной.
Жестокость, необходимая тебе для выживания, получения пропитания, обучения и саморазвития, а также для самозащиты, является жестокостью целесообразной, и она не должна поражать твоих чувств, будучи простой и безличной, не связанной ни с наслаждением, ни со страданием. К внутреннему пониманию целесообразной жестокости ты придешь через медитации осознания, но помимо осознания тебе необходима еще и практика, поэтому на некоторое время мы вернемся к любимому занятию твоего детства – охоте.
Несколько дней спустя мы отправились в горы охотиться на хомяков. Мне были симпатичны эти любопытные юркие зверьки длиной чуть больше ладони с рыжевато-белыми мордочками и с короткими, утолщенными у основания хвостами.
Ли уверенно вел меня среди невысоких пологих холмов, живописно украшенных скалистыми обрывами, к месту, где, как он утверждал, водилось множество хомяков. Наконец наши шаги вспугнули несколько зверьков, и они, прошелестев по траве, молниями бросились в норы.
Учитель остановился.
– Мы будем охотиться здесь, – сказал он. – Ты начнешь охоту с медитации осознания смерти. Представь себе хомяка, представь, как ты схватил его руками, ощути трепет его горячего живого тельца, как оно бьется и сопротивляется твоим усилиям удержать его. А потом представь, что ты его убиваешь, прочувствуй его предсмертные судороги, запах крови и смерти. Ты забираешь его жизнь не потому, что это доставляет тебе удовольствие. Это недостойно человека. Его жизнь нужна тебе, чтобы через ощущения естественной жестокости получить знания о жизни и смерти. Таким образом ты подкрепишь свою жизненность жизненностью менее развитого существа.
Я опустился на землю и сосредоточился. Без особого труда я ощутил в своих руках жестковатый короткий мех, тепло и трепет вырывающегося зверька. Это было приятное ощущение. Теперь я должен был убить хомячка, но мне не хотелось этого делать. Я перешел к медитации осознания необходимости принесения одной жизни в жертву другой, и жалость к зверьку ушла, сменившись отрешенной решимостью и смирением перед судьбой, заставляющей меня делать то, что я должен был сделать. С коротким хриплым выдохом я сжал руки и резко развел их в стороны, как бы разрывая хомяка пополам. Мне почудилось, что я услышал его исполненный ужаса предсмертный писк, и горячие струи крови, дурманя меня своим сладковатым пряным запахом, потекли по рукам. Я вздрогнул и открыл глаза, с недоумением глядя на свои судорожно сжатые кулаки. То, что они оказались пусты, в первый момент удивило меня.
– Неплохо. Воин Жизни готов к охоте, – с ехидной ухмылкой подначил меня Ли. – Как ты предполагаешь их ловить?
– Можно сделать силки или ловушки и положить в них приманку, – предложил я.
– Увы, мой маленький брат, – покачал головой Учитель. – Тебе придется ловить их руками.
– Руками? – переспросил я. – Но это же невозможно. Они слишком быстро двигаются и не отходят далеко от нор, где они могут укрыться. Я просто не успею их схватить.
