Я читал стихотворение, представляя себя то камнем, то человеком, которого этот камень убивает, то сторонним наблюдателем.
В состоянии камня волевые эманации, пробуждаемые у меня чтением стихотворения, со временем стали формировать четкий и живой образ камня. Я действительно превращался в него. Мое тело становилось черным и мрачным обломком скалы, испещренным глубокими щелями, сквозь которые в темноте сияли зловещие огни, красные и дикие, как глаза хищного зверя. Холодный и кровавый внутренний пламень, который пылал внутри меня, был порождением темных дьявольских сил, наполнивших его сознанием беспощадного и неотвратимого, как сама судьба, убийцы. Я уничтожал любого, кто когда-либо прикасался ко мне или кого мне велел уничтожить звучащий откуда-то из моих глубин голос. Я мог летать, подчиняясь силе собственной мысли и, обрушиваясь на врага, чувствовать, как его тело прогибается под моим весом, как хрустят его сминаемые кости и как ручейки теплой крови ласкают меня, стекая по трещинам.
Однажды я настолько погрузился в созданный мной мыслеобраз, что в ответ на прикосновение Учителя к моему плечу вскочил, словно подброшенный пружиной, влекомый неистовым импульсивным желанием обрушиться на него и уничтожить.
– Молодец, – похвалил Ли, плотно прижав меня к земле фиксирующим руку захватом. – Если ты используешь подобный мыслеобраз в реальном бою, ты сможешь сделать то, что станет для твоих противников худшим воспоминанием их жизни.
– Что, например? – спросил я.
– Есть один классический трюк, – усмехнулся Учитель. – В критической ситуации он отлично срабатывает.
– Какой трюк? – заинтересовался я.
– Если на тебя нападает целая банда и возникает реальная угроза твоей жизни, отбеги так, чтобы около тебя оказался лишь один, а затем резким движением пробей проход в его грудную клетку, засунь туда руку и вырви сердце. Я покажу тебе технику вырывания сердца, и ты убедишься, что это не так сложно, как может показаться на первый взгляд. Если ты со смехом, гримасами и криками неконтролируемого психопата сожрешь, причмокивая, это сердце на глазах у остальных, можешь быть уверен, больше тебя никто не тронет. Безумие внушает людям инстинктивный страх, особенно безумие силы и смерти. Но чтобы его разыграть, ты действительно на какой-то момент должен стать безумным. Существует много подобных методов воздействия на толпу.
– То, что я сейчас почувствовал, когда бросился на тебя, было действительно почти за гранью безумия, – сказал я. – По правде говоря, то, что происходит со мной в медитациях, иногда пугает меня. Мне кажется, что я становлюсь сумасшедшим.
– Конечно, ты становишься сумасшедшим, – спокойно сказал Ли. – Все, что выходит за рамки обычного человеческого сознания и поведения, уже может считаться сумасшествием. Но именно сумасшествие дает силу и возможности, выходящие за пределы обычного человека. Преимущество Спокойных в том, что они давно поняли это и научились становиться на короткое время сумасшедшими, с тем чтобы потом вернуться к своему нормальному состоянию спокойствия, радости и душевной гармонии.
Это умение вызвано необходимостью, и случается, что оно обеспечивает выживание члена клана. Управляемое сумасшествие не приносит вреда. Считай это просто частью воинского искусства. В трактовке стихотворения, когда ты становишься камнем, ты приобретаешь способность создавать волевые эманации и мыслеобразы убийцы-психопата. Возможно, это умение тебе никогда не пригодится, а может быть, когда-нибудь оно спасет тебе жизнь. В любом случае, создаваемый тобой мыслеобраз – это не ты. Ты всегда можешь отделить его от себя, в то время как сумасшедший не способен отделить себя от своих навязчивых представлений.
Воображая себя жертвой камня, я переживал собственную смерть, проходя через волевые эманации, порождаемые страхом неотвратимой гибели и ужасом перед мистическим воплощением зла и разрушения, носителем которого был летающий камень.
Ли говорил, что страх является одним из лучших способов высвобождения и перераспределения сексуальной энергии, и мыслеобраз собственной смерти вводил меня в очень глубокое измененное состояние сознания, в котором я достигал необычайного уровня его расширения, осознавая и переживая всю свою прожитую жизнь и одновременно погружаясь в интенсивное экстатическое ощущение последнего момента своего существования.
Учитель заставлял меня применять отработанные специальными упражнениями волевые эманации не только в боевых ситуациях, но и в обыденной жизни. Один из таких случаев использования волевых эманаций мне почему-то особенно запомнился, возможно, в силу произведенного эффекта.
К нам в Симферополь приехала погостить моя сестра, и, как всегда в курортный сезон, возникла проблема обратного билета до Москвы. Поскольку идея самой стоять в очереди не могла бы прийти в голову сестре даже в припадке безумия, а меня подобная перспектива тоже не прельщала, я позвонил своим друзьям из КГБ, и они мне предложили подойти без очереди в конкретную билетную кассу и, назвав свою фамилию, попросить билет.
Пространство перед кассами было заполнено потным, озлобленным народом. Слабый, но непрерывный ручеек ветеранов войны с красными удостоверениями, покупающих билеты вне очереди, довел людей, не имеющих подобных льгот, до белого каления. Добровольцы с чересчур обостренным чувством справедливости блокировали окошечки и грудью стояли на пути ветеранов, объясняя, что в этой кассе только что покупали билеты другие льготники, так что народное терпение истощилось, и пусть они отправляются куда подальше, а точнее к соседней кассе. Естественно, что защитники другой кассы настаивали на том, что их очередь еще больше пострадала от ветеранов, и некоторое время они никого сюда не пустят.
В самый разгар кипения страстей появился я и без всякой красной книжечки отправился к названному мне окошку. На миг растерявшаяся от такой несказанной наглости очередь закричала в один голос, демонстрируя изобилием и разнообразием эпитетов всю мощь, красоту и богатство русского языка. Со всех сторон ко мне потянулись руки. Меня толкали, хватали за одежду.
Думаю, что зрелище бурлящей толпы возмущенного народа ассоциативно вызвало из моего подсознания волевые эманации ненависти и злобы, которые Ли пробуждал во мне песней «Вихри враждебные веют над нами». Волна обжигающей энергии прокатилась по моему телу и ударила в голову, исказив черты лица.
Продолжая стоять лицом к окошку, я слегка приподнял голову и очень громко, низким, наполненным скрытым бешенством голосом сказал только одно слово:
– Ну…
Зал затих, и даже, как мне показалось, затаил дыхание. Ко мне больше никто не прикасался. В гробовом молчании я купил билет, а когда я отвернулся от окошечка, люди расступились, образовав широкий коридор. Тишину зала нарушал лишь звук моих шагов, пока я медленно шел к выходу.
Я ехал домой, обуреваемый самыми разными чувствами. С одной стороны, мне было немного неловко оттого, что я напугал людей, к которым испытывал самую искреннюю симпатию, с пониманием относясь к их проблемам, но, с другой стороны, я впервые получил столь яркое практическое подтверждение воздействия волевых эманаций на людей.
