Я понимал, что он намеренно провоцирует меня спросить, о чем эта песня, и решил проявить непоколебимое спокойствие и безучастность даосского воина, погруженного в выполнение упражнения и не уделяющего внимания окружающему миру.
Учитель оценил мое упорство и удвоил усилия. Бесшумным шагом подкрадывающегося к врагу «воина ночи» он стал описывать круги вокруг моего одеяла. Его тело двигалось с фантастической плавностью и четкостью, в то время как пение усиливалось и становилось еще более надрывным, а мимика лица с легкостью принесла бы ему победу на всемирном конкурсе гримас.
Контраст между движениями и лицом Учителя был так забавен, что я не выдержал и рассмеялся. Ли остановился и посмотрел на меня. В его взгляде я прочел приглашение задать вопрос.
– Учитель, что ты делаешь? – спросил я.
Ли недоуменно поднял брови и пожевал губами прежде, чем ответить. Я смотрел на него, гадая, чего мне ждать – нагоняя за то, что заговорил без разрешения, или ответа на вопрос.
– Я развиваю внутреннюю силу через волевые эманации, – наконец с загадочным видом произнес он.
– Как это?
– Все дело в песне. Это особая песня, – с нажимом сказал Учитель.
– О чем она? – поинтересовался я. Последние десять минут я изо всех сил пытался догадаться, какому тексту могут соответствовать сцены, разыгрываемые Ли, и нестерпимо мучился от любопытства.
– А как ты думаешь? – спросил Учитель.
– Наверно, это что-то боевое, – предположил я. – Что-нибудь о смертельной схватке воина с отрядом врагов.
– Ты почти угадал, – усмехнулся Ли. – Эту песню поет дряхлая старушка, стоящая на пороге смерти. Она рассказывает о том, как будучи прекрасной юной девственницей она посадила на своем крошечном огороде ароматные дыни, но, когда они созрели и пришла пора собирать их, дыни исчезли. Незнакомец с душой черной, как ночь, похитил их. На следующий год девушка снова посадила дыни и их снова украли… Каждый год происходило то же самое. Так продолжалось десять лет.
Ли замолчал, приняв торжественный и скорбный вид.
– И это все? – спросил я, слегка разочарованный.
– Нет, это не все, – сказал Ли. – Однажды девушка увидела около своего дома прекрасного юношу. Она вышла за него замуж и больше не сажала дыни… Они прожили счастливо десять лет, а потом женщина снова посадила дыни на своем огороде, и их снова украли. Каждый год она упрямо сажала дыни, охраняя их день и ночь, но дыни продолжали пропадать…
– И чем это кончилось? – спросил я, искренне заинтересованный.
– Через десять лет женщина встала среди ночи и увидела, как муж срезает дыни на огороде. Она убила его.
– И это все?
– Нет, не все. Едва начинающие поспевать дыни исчезали каждый год. И теперь, когда смерть явилась к женщине, чтобы забрать ее, женщина просит смерть повременить, чтобы отыскать похитителя дынь и пронзить мечом его сердце. Волевые эманации ненависти так сильны, что смерть отступает. Она не может победить женщину, которая продолжает каждый год сажать дыни и ждать ненавистного вора…
– Ничего себе…
Я чувствовал себя несколько ошеломленным.
– Ты хочешь сказать, что эта женщина стала бессмертной? – скептически уточнил я.
– Выходит, так, – бесстрастно подтвердил Учитель.
– Тебе не кажется, что это уже перебор? – спросил я. – Я представлял себе путь к бессмертию несколько иным.
– Похоже, ты стал специалистом по бессмертию, – скривился Ли. – Женщина из песни не была Воином Жизни и не следовала по пути Спокойных, но ее бессмертие базировалось на другой основе – на внутренней силе, силе, которая развилась через устойчивые волевые эманации.
– Ты говоришь так, как будто женщина на самом деле стала бессмертной. Такого просто не может быть. Это всего лишь песня.
– Если ты хочешь развить внутреннюю силу, то для тебя эта песня должна стать не вымыслом, а реальностью, – жестко сказал Учитель. – Бессмертие – это реальность, и волевые эманации – это тоже реальность. Я уже упоминал о них, но ты их воспринял только на уровне интеллектуальной идеи. Теперь я хочу, чтобы ты почувствовал их силу внутри себя.
Мне было трудно сразу настроиться на серьезный лад, поскольку тема регулярного хищения дынь не находила эмоционального отклика в моей душе. Я пытался поставить себя на место обретшей бессмертие дамы, но был вынужден признать, что скорее перестал бы выращивать дыни или срывал бы их зелеными, чем стал убивать собственного мужа или бороться со смертью только ради того, чтобы покарать похитителя.
Видимо, подметив у меня отсутствие надлежащего настроя, Ли переменил тему.
– Ты любишь революционные песни? – спросил он.
Я очень любил революционные песни. Моя мама, чья юность пришлась как раз на период прихода к власти большевиков, вступила в партию в 15 лет. Если говорить о волевых эманациях, то мама от природы была наделена ими с избытком, а ее преданность делу коммунизма вряд ли намного уступала одержимости бессмертной выращивательницы дынь. Отец был на 10 лет моложе мамы, но тоже был преданным членом партии, хотя и не таким фанатичным. Так что революционные песни звучали над моей колыбелью, я распевал их в лесу у костра вместе с отцом, а по праздникам мать проигрывала их на стареньком патефоне.
– Давай споем хором какую-нибудь революционную песню, – предложил Ли.
Я хихикнул, представив, как будут звучать ее суровые и мрачные строки в восточном произношении Учителя.
– Давай, – согласился я. – А какую?
– Выбирай сам.
– Ты знаешь «Смело, товарищи, в ногу»?
– Конечно, знаю, – сказал Ли с таким видом, как будто он провел большую часть своей жизни в царских застенках среди соратников по партии.
– Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнем в борьбе… – запели мы.
Учитель пел торжественно и серьезно. Удивительно, но его акцент не коверкал песню и не делал ее смешной.
– А теперь споем «Вихри враждебные веют над нами», – сказал он.
Я вошел во вкус и пел с чувством и с удовольствием.
– На бой кровавый, святой и правый,
Марш, марш вперед, рабочий народ! – закончили мы.
Я ощутил мягкую обволакивающую тишину леса и удивительное будничное спокойствие ненастного летнего дня, так контрастирующее с эмоциями, пробуждавшимися от пения.
– Что тебе нравится в этих песнях? – спросил Ли.
– Мне все нравится, – я пожал плечами. – И музыка, и слова.
– А теперь представь, что ты – белогвардеец и смертельно ненавидишь коммунистов, – сказал Учитель. – В таком случае тебе нравились бы эти песни?
– Наверно, нет.
– А почему?
– Потому что в этом случае они были бы чуждыми моему духу.
