Потом Ануби создал племя аншаб, что означает «те, кто восхваляет Властелина», и дал законы, и наказал каждый год приносить жертвы духам земли и всех стихий, и, конечно, ему — Ануби.
И стало так.»
* * *
Всадника преследовал Кизр — свободный воин из прайда Айну. Чужака он увидел неожиданно и едва успел укрыться в редкой, по осеннему времени, листве. Но врожденный инстинкт охотника не подвел и на этот раз: мягкий, стелящийся прыжок — и аншаб оказался в убежище из трех колючих кустов шиповника, которое для пущей надежности накрыл еще и непроницаемым ментальным щитом. На всякий случай — кто знает, на что способен этот израненный человек. Никогда не надо считать, что враг слабее тебя.
Сородичи послали Кизра в передовой дозор, и воин уже вторые сутки бродил в окрестностях Нагрокалиса, выглядывая и высматривая жертву. Он чувствовал, что вокруг происходит что-то странное. В воздухе присутствовало нечто, характерное для могильников его рода, — запах смерти.
Мертвые есть везде. Там, где сейчас зеленеет лес, тысячи лет назад стояли селения. Там, где раскинулась непроходимая топь, красовались величественные древние города. И ныне сотни мертвых глаз одновременно всматриваются в мир живых. Они голодают в толще земли, и иногда голод выгоняет их наружу, заставляя пожирать все на своем пути. И тогда в селения приходит смерть, унося с собой самок и детенышей, вождей, взрослых воинов и подростков… Смерть всегда рядом, о ней следует помнить.
Кизр понял, что мертвые просыпаются на человеческих кладбищах, успел сообщить об этом вожакам и теперь выполнял их приказ: искал жертву. Жертва требовалась человеческая — так пожелали духи.
Духи сами привели в стан племени человека, и шаман сказал, что этим они выразили свою волю: должен быть найден второй, после чего земля окропится спасительной кровью. Шаман долго вопрошал внутренности животных, он не мог ошибиться. Мертвые человеческих кладбищ примут человеческую живую плоть — и успокоятся в сырых вечных убежищах.
Кизр выполнит приказ, добудет одного из этих странных двуногих существ — лишь бы мертвые не восстали по приказу духов земли. Лишь бы род аншаб не угас.
Неслышной тенью Кизр скользил вдоль тропы. Что привело чужака в Тайг? Куда он направляется? Не затевает ли зла? В мохнатой лапе брейнера была зажата увесистая длинная дубина, и он был готов пустить ее в ход, едва настанет подходящий момент.
Но чужак выглядел вполне безобидным даже несмотря на секиру и, кажется, не представлял опасности. Кизр прикинул, что в какой-нибудь голодный год он мог бы сделаться легкой добычей, и, благодаря великому Ануби, направляющему зверье в силки ловчих, человек закончил бы свой путь на вертеле. Но в этот благословенный щедрым богом год чужаку выпадет великая честь. Он будет принесен в жертву! Надо задобрить духов земли, надо пролить свежую кровь, дабы и другие годы были столь же благоприятны, дабы мертвые не прогневались.
Кизр неосторожно ступил на сухую ветку, и раздался громкий хруст. Всадник насторожился. Он остановил лорса и огляделся по сторонам. Скакун тоже забеспокоился — животное наклонило рогатую голову, словно готовясь к бою, и принялось бить копытом землю. Кизр затаил дыхание.
«Ты почувствовал то же, что и я? — донеслось до брейнера. — Похоже, за нами кто-то следит».
Медлить больше было нельзя! Кизр взревел и, выскочив из-за ствола огромной разлапистой ели, бросился на всадника.
«Если аншаб вознамерился убить или взять в плен врага, — пронеслось в косматой голове наставление вожаков, — он должен идти напролом. И не важно, что атака может закончиться неудачей. И не важно, что его смерть окажется напрасной. Любая смерть напрасна, любая смерть подобна смерти шакала. Важно лишь то, что воин не испытывал сомнений в пылу битвы».
Неожиданно для нападавшего всадник оказался не так уж и беспомощен. Сверкнула секира, и правый бок Кизра оделся кровавой раной.
Дигр держал рукоять секиры посредине и вращал по сторонам от тела, отчего лезвие описывало широкие восьмерки. Секира мелькала с такой скоростью, что со стороны казалось, будто боец укрыт сплошной оболочкой из стали.
Сидя на лорсе, использовать подобный метод ведения боя было крайне сложно — бок или спина животного могла внезапно оказаться под ударом, — и священнику приходилось применять все мастерство, на которое он только был способен. Секира то и дело разила мохнатую тварь, оставляя на ней кровавые полосы. Тогда чудовище жутко взвывало и отскакивало, но вскоре вновь бросалось в атаку, чтобы через мгновение снова отпрянуть.
С подобной защитой Кизр ни разу не сталкивался и потому несколько растерялся. Обычно жертва сдавалась сразу или после слабого сопротивления, этот же… «Идти напролом», как наказывали ему с детства, явно не удавалось, в массивный мозг уже закрадывались сомнения…
Кизр изменил тактику. Он принялся извиваться подобно змее и чертить дубиной замысловатые петли, неожиданно обрывая их в стремительные удары — стараясь при этом находиться на почтительном расстоянии; он подбирал камни и палки и метал в чужака; он рычал, бил себя в грудь и топал мощными лапами, стараясь запугать врага. Но человек по-прежнему восседал на спине своего ужасного лорса, и секира все так же описывала страшные восьмерки.
Аншаб так и не догадался принять самое простое, но безусловно смертоносное для всадника решение: выждать. Немного времени — и руки человека ослабли бы, он не смог бы не только вращать тяжелой секирой, но и просто поднять ее над головой, чтобы нанести удар, не смог бы даже прикрыться от тяжелой лапы противника, спасая свою жизнь. Но Кизр продолжал упрямо нападать, получать пусть небольшие, но кровоточащие раны — и мало-помалу терять силы начал уже он. Все его мохнатое тело было иссечено, перед глазами стояла кровавая пелена, а человек по-прежнему наносил удар за ударом.
Наконец лапы брейнера подкосились, и он упал прямо в болотную жижу, подступавшую к тропе с обеих сторон. Кизра начало медленно засасывать. Он несколько раз дернулся, пытаясь выбраться на твердыню, но болото цепко держало свою жертву.
«Спаси, — мысленно взмолился Кизр, — спаси меня, человек. Я буду служить тебе, я никогда не предам тебя. Лучше рабство, чем такая смерть».
Что-то в гибнущем монстре пробудило в священнике сострадание — быть может, то, что Дигр не чувствовал в нем той ненависти, которая обычно захлестывает поверженного врага. Казалось, брейнер смирился с поражением и принимал судьбу как данность.
«Не разрушай жизнь, — припомнилось Дигру одно из знаменитых высказываний эливенеров, — ты не имеешь права забрать жизнь, ибо не ты ее дал».
Топь уже почти поглотила брейнера. На поверхности виднелись лишь верхние лапы да окровавленная голова.
Более не сомневаясь, священник соскочил с лорса и протянул поверженному чудовищу рукоять секиры. Брейнер застонал, выгнулся из последних сил и схватил спасительную «соломинку». Священник едва устоял на ногах.
— Ох, и тяжел же ты, братец, — пробормотал он, — ну да что-нибудь придумаем.
