— Да не меня, безмозглые идиоты! — взревел Чак. — Не меня! Вон этого. — И зачем-то сунул в морду нелюди небольшой амулет в виде железного кольца, в центр которого сходились извилистые линии.
Кольцо не подействовало. Что может сделать какое-то кольцо мертвякам? Началась свалка… Чак испуганно взвизгнул и, вытащив откуда-то из-за спины палаш, принялся торопливо отмахиваться. Захрустели кости, черепа, мелькнула отлетающая в сторону землистая плоть.
Внезапно Паркинс почувствовал, что сознание вновь вернулось к нему. Похоже, Чак нанес сокрушительный ментальный удар по обступившим его чудищам и потому на время потерял контроль над Вулли.
Детина стоял посреди трупов и судорожно прижимал ко лбу тот самый амулет.
— Проклятье, — шипел Чак, — пришлось перерубить канал сознания. С’тана за такое по головке не погладит! — Тут Чак взглянул на Паркинса с такой ненавистью, что у того чуть ноги не подкосились. — Ну, что вылупился?! Думаешь, отделался от меня? — Чак закрыл глаза и вжал амулет в лоб.
За следующие несколько мгновений Вулли Паркинс невероятно вырос в собственных глазах. Во-первых, он смекнул, что именно кольцо дает лже-купцу власть над сознаниями. И во вторых — не растерялся.
Он не стал выяснять, как же действует это зловредное устройство в виде кольца, а, с невиданным проворством выхватив рогатку, влепил в лицо Чаку обломок кости. Снаряд впился тому прямо в глаз, и враг, издав нечеловеческий вой, повалился на землю.
Амулет выпал из рук детины и допрыгал до Вулли. Тот не долго думая схватил вещицу, сунул в карман и, не особенно надеясь на разрушительную силу своего оружия, бросился наутек. Город закружил в безумном водовороте, отдавая в висках током крови.
— Ты труп! — орал Чак. — Ты уже труп!!!
Но Подъедало был с этим не согласен: трупы не умеют так быстро бегать.
За поворотом, там, где сплеталась улица Большого камня с улицей Дикой утки, он наконец перевел дух. Преследователя не было видно, но его истошные вопли до сих пор звенели в ушах. О прогулке по базарной площади не могло быть и речи. Сердце Паркинса трепыхалось, словно пойманная в силки птица.
Вулли стоял напротив кондитерской лавки. Это было приземистое и довольно-таки старое здание, сложенное из грубо обтесанных бревен. Стены потемнели от времени и местами обветшали. Деревянный флюгер в виде кренделя все время показывал одно единственное направление — северо-запад — и даже в самый сильный ветер не менял его. Ставни, украшенные затейливой резьбой, были наглухо заперты. То же можно было сказать и о массивной дубовой двери, на которой была вырезана гривастая львиная морда — причуда владельца лавки, господина Прикли. В нос льва было продето массивное кольцо, служившее одновременно и ручкой, и устройством для подачи сигнала хозяину.
Вулли взялся за кольцо и несколько раз с силой стукнул в дверь, но так и не дождался ответа. Впрочем, какой-то шорох послышался, и даже почудился звук приближающихся шагов. Но, увы, лавка так и осталась на запоре.
Юноша потоптался немного у порога и заковылял к гарнизону. В голове у него было на удивление пусто. Как ни странно, его совершенно не тревожил незнакомец, с которым он расстался у городского кладбища. Процессия мертвецов тоже не произвела на него должного впечатления.
К тому же он не испытывал ни малейшей тревоги в связи с тем, что в столь поздний час — солнце уже стояло в зените — собственность господина Прикли оказалась закрыта. А ведь все в Нагрокалисе прекрасно знали, что Прикли — изрядный педант и выжига, не пропускает ни одного дня без барыша. Городские старожилы шутили, что, если на ратуше вдруг выйдут из строя часы, время вполне можно будет определить по лавке сластей.
Более того, Подъедало даже не ощущал привычного голода. И это было поистине странно.
Он неторопливо двигался по лабиринтам улиц, натыкался на редких, каких-то измученных и неестественных прохожих, чуть раскланивался и продолжал путь. Перед внутренним взором Вулли то и дело вставало окровавленное лицо купца. Лицо это было одновременно и мертвым, и живым. Посиневшие губы, растянутые в зловещей ухмылке, как бы говорили: ты многого не знаешь, Вулли, и где тебе тягаться с той силой, что породила меня.
Лицо это преследовало юношу, но не внушало страха. Вулли казалось, что его мозг опутал сетью отвратительный паук. Паук дергал за нити, и Паркинс шел и шел, как марионетка, почти не отдавая отчета в своих действиях. И самое неприятное состояло в том, что он не мог определить момент, когда его воля была вновь поймана в силки. Все произошло совершенно незаметно. Очевидно, на сей раз проделал это не лже-купец по кличке Чак. Но кто тогда?
Наконец, показалась стена гарнизона — врытые в землю бревна с заостренными концами. Вулли обогнул ее и остановился у прохода. Два огромных стражника преграждали путь. Странно, что он их до сих пор не видел — Легион стражи был не слишком велик.
— Кто такой? — пророкотал верзила, тот, что стоял слева от Паркинса. Лицо стражника, обезображенное шрамом, проходившим косым росчерком через переносицу и терявшимся в густой бороде, пылало.
Замешательство новобранца было недолгим. Он представился и произнес секретный пароль — «свет». Как и следовало ожидать, секиры дрогнули и разошлись в стороны. И Вулли на плохо гнущихся ногах прошел внутрь. Перво-наперво предстояло доложить кентуриону о прибытии — таков был порядок, а потому Паркинс направился в стражный дом.
Марк Крысобой сидел за столом, на котором были кучей навалены карты, и водил пальцем по одной из них. Заметив вошедшего, он тяжело поднял голову и прохрипел:
— А, это ты…
И вновь уткнулся взглядом в карты. За спиной Крысобоя находился очаг, и из котелка, подвешенного над огнем, доносился прогорклый запах, отдающий болотом и гнилью.
Вдоволь наглядевшись на карту, Марк вновь обратился к Вулли:
— Подай мне котелок, легионер Паркинс!
Подъедало, преодолевая отвращение, подошел к очагу, снял палку, на которой висел котелок, с рогатин и поставил кипящую мерзость перед кентурионом.
— Не желаешь присоединиться?
Новобранец отрицательно покачал головой.
— Ну, как знаешь, а я подкреплюсь.
Марк взял внушительных размеров деревянную ложку и принялся заглатывать смердящую жижу. При этом кентурион издавал такие звуки, что Вулли стало совсем нехорошо.
— Простите, командир, — пробормотал он, — я вообще-то зашел для того, чтобы сказать, что я вернулся. Может быть, я пойду?
— Иди, иди, — прочавкал Крысобой, — а я пообедаю.
С этими словами Марк извлек из варева мясистую кость, придирчиво осмотрел, а затем принялся обгладывать. Поймав изумленный взгляд новобранца, Крысобой оторвался от лакомства и сказал:
— Ну, что уставился! Хочешь идти — иди.
Два раза повторять не пришлось. Вулли стрелой вылетел вон и бросился в казарму.
