— Ну, что, Дигр, надеюсь, я привел достаточно веские аргументы?
— Вполне.
«На что они надеются, — подумал Рой, — неужели эти безумцы всерьез считают, что вот так запросто смогут совладать с опытным киллменом?! Стоит мне применить ментальную атаку, и эти молодцы во главе с пропившим разум Крысобоем будут корчиться в страшных муках».
— Собирайся! — гаркнул кентурион, и священник потерял последнюю надежду уладить дело миром.
Он сосредоточился и нанес ментальный удар… Его импульс воли рассеялся в пустоте. Ни один из наемников даже не пошевелился, а Марк так и вовсе захохотал, вернее закаркал, как завидевший павшего кау ворон.
Конечно, Дигр не использовал самые сильные из имеющихся в его арсенале средств — но и это не могло послужить объяснением неудачи.
— Кончилась твоя сила, святоша, — потешался Крысобой. — Была, да вся вышла! Должно быть, на пост и молитвы извел! Или на пухленьких метсианок, а, Дигр?
Молодцы у порога отозвались грубым смехом.
— А может, не тащить его к Биргу? — бросил один из них. — Кончим его прямо здесь? Дозволь выпустить ему кишки, а, Кирг?
— А еще лучше, — мечтательно предложил другой, лицо которого было отмечено печатью врожденного идиотизма, — на крюк его вниз головой, и крови свежей напиться, солененькой. Только скажи, Кирг, вмиг обернемся!
Слова были явно обращены к Крысобою. Но почему Кирг? Страшное подозрение возникло у священника. Неужели кентурион, тот кентурион, что не раз прикрывал ему спину, — обыкновенный предатель? Неужели Крысобой принял второе имя, черное? Имя, которое открывало своему обладателю путь к Злу.
— Не сметь! — взревел кентурион. — А то я сам вас сейчас… Приказано доставить в целости — значит, приказано. И не вздумайте шутки шутить, живо охоту отобью.
Наемники быстро присмирели.
— Мы просто, это… — сказал тот, что казался самым рослым. Должно быть, в его здоровенный череп вмещалось поболее мозгов, чем у других. — Мы пошутили, Кирг. Мы же знаем, с хозяином лучше не связываться, враз обуздает. Мы, того, извинения приносим.
Кирг как-то неестественно крутанул глазами, выпятил подбородок и, едва не захлебываясь слюной, рявкнул:
— Впредь попридержите языки, псы, не то отрежу! А ты, — обратился он к священнику, — чего выпятился?! Удивлен? А чего же ты ожидал, отче! Может, того, что я всю жизнь изведу за какого-то там Спасителя? — Кирг презрительно скривился и плюнул под ноги. — Что же он себя-то не спас — а, священник? — если брался других спасать?
Наемники вновь одобрительно загудели:
— Дело говорит, — донеслось до Дигра, — давно уже пора костры запалить. И святош этих, — три пары глаз сверкнули ненавистью, — на кострах поджарить, чтобы по лесам не шастали, зверье не пугали!
— Молчать! — оборвал их Кирг.
Зловещее бормотание тут же стихло.
— Не говори о том, чего не понимаешь! — скрипнул зубами Дигр. — Не тебе, предатель, рассуждать о Спасителе. Твои мысли могут постичь лишь замыслы того, кто привел его к страданиям, того, кто предал его.
Кирг в бешенстве отшвырнул флягу и вскочил на ноги. Одним прыжком он подскочил к Дигру и, схватив за горло обеими руками, принялся душить.
— Не смей со мной спорить! — орал Кирг. — Не то я разорву тебя в куски.
Видимо, «обращение» придало сил Крысобою. Конечно, и раньше никому бы и в голову не пришло назвать его слабаком, но теперь, когда он стал Киргом… Дигр хрипел и отчаянно сопротивлялся, но ничего не мог поделать. Силы покидали его.
Наконец кентурион отшвырнул чуть живого священника к стене и коротко приказал:
— Взять его!
Два раза повторять не пришлось. В мгновение ока руки метса оказались закрученными за спину, а шею обвила тугая петля.
— А ну, пошел! — один из стражников ударил Дигра рукоятью кинжала под ребра, а другой натянул веревку так, что священник вновь захрипел. — Бирг будет доволен, он давно хотел с тобой потолковать, отче! Эх, будь моя воля…
«Вот, значит, в чем состояло мое задание, — горько усмехнулся Рой. — Гнилой город! Здесь все прогнило до мозга костей, как в Ниане — в том городе, что когда-то служил тайным прибежищем адептов Нечистого, городе, из которого они творили свои темные дела. История повторяется! Не Ниана, так Нагрокалис, не Нагрокалис, так какой-нибудь другой. Заразу следует выжечь с корнем, только тогда можно быть спокойным за судьбу Атвианского союза».
Теперь все встало на свои места. Но почему, почему так поздно, когда уже нельзя вернуть упущенного времени, когда, быть может, остались лишь считанные часы до лютой смерти?
Разумеется, Демеро не мог сказать все открытым текстом — и стены имеют уши, — кроме того, аббат, видимо, был не вполне уверен в своих предположениях. Конечно же, он надеялся, что вновь назначенный начальник стражи сам поймет, что к чему… Рой Дигр, священник, киллмен впервые в жизни был готов рвать на себе волосы…
Его выволокли из замка и потащили по улице, словно бродячего пса, приговоренного к смерти сворой жестоких мальчишек. Жители глазели на него с нескрываемым любопытством. Некоторые указывали пальцем и зубоскалили: мол, что заработал, то и получил, и поделом тебе, отче. Во всех глазах читалась злоба.
Но, помимо унижения и боли, киллмен чувствовал еще кое-что. Сперва он не хотел признаваться в этом, гоня от себя неотступные мысли. Но, в конце концов, сдался. Его сознание контролировалось чужой волей. И настолько тонко, что почувствовать это было почти невозможно.
Рой и не чувствовал. Обычного для ментальной атаки раскаленного обруча, сжимающего виски, не было и в помине; мысли ничем не отличались от обычных, каждодневных, разумеется, с поправкой на ситуацию; посторонние голоса также не тревожили священника. И все же…
Все же некая сила терзала мозг Дигра, терзала медленно, методично, по-видимому, считая, что имеет времени в избытке. Она не торопилась. Каждый шаг был столь завуалирован и точен, окружен столь мощными барьерами и щитами, что его едва можно было уловить.
В одном древнем манускрипте Рой прочел об изощренной пытке, которая, как утверждал безвестный, но сведущий автор, применялась задолго до Смерти. Жертву обривали наголо, а потом накладывали на голову кусок сырой кожи, изрядно снабженный каким-то клейким раствором. Некоторое время несчастный не испытывал физических страданий, но потом, когда волосы начинали расти, появлялась невыносимая боль, ведь они росли вовнутрь… Священник чувствовал, что к нему применяют нечто очень похожее.
Боль придет, страшная, невыносимая, от которой не будет спасения. Это так же неизбежно, как смерть. И что же потом? Те, кому накладывали сырую кожу, в большинстве своем погибали в страшных муках. А те немногие, кто оставался жить, теряли разум и превращались в послушных скотов, готовых выполнить любую волю хозяина.
«Если встанет выбор, — решил Дигр, — я найду способ умереть. Даже если под рукой не окажется ничего, что способно принести смерть». Рой прекрасно знал, что мощным волевым усилием он способен остановить собственное сердце.
