– Папа, многие люди переписываются. Что тут
такого?
– Что такого? Ничего, кроме того, что ты
влюбилась. Влюбилась, как последняя дура! Вера, ему тридцать лет!
– Игорь, – на пороге стояла Ольга Сергеевна, –
ты опоздаешь на работу.
– Я пью кофе! Разве ты не видишь?!
Вера взяла со стола письма, которые вчера
распечатала (как глупо!), быстро одел ась и, уже стоя в дверях, сказала,
размазывая по лицу слезы:
– Я тебя ненавижу!
– Вера! – успела крикнуть Ольга Сергеевна. -
Подожди!
Но Вера уже была на лестнице.
4
– Я бы никогда не решилась прийти, – сказала
Вера. – Я понимаю, это неудобно.
– Ерунда. Садись. – Нина подвинула к ней стул.
Немного полная и в то же время необыкновенно
изящная, она была полна скрытой энергии, но избегала лишних движений. Ее
огромные серые глаза, крупный нос и широкие скулы – все это мало напоминало
лица, которые смотрят на нас с обложек модных журналов, но в ее лице было
особенное изящество, точность линий, законченность. Нина была необыкновенно
хороша.
У них никогда не было близких отношений,
просто Вера не знала, куда пойти. В конце концов, Нина ее двоюродная сестра.
– Понимаешь, – сказала Вера. – Я не могу туда
вернуться. Просто не могу.
Нина небрежным движением поправила прическу.
– Это из-за отца?
– Нина, он читает мои письма. Понимаешь, без
спроса!
– Понимаю.
Нине было девятнадцать, но выглядела она
старше – может, потому, что с детских лет чувствовала себя женщиной, настоящей
женщиной, светской львицей, а может, просто потому, что многое повидала на
своем веку: и бедность, и пьяные скандалы.
– Понимаю, – задумчиво повторила Нина. – Но ты
не можешь уйти из дома.
– Почему не могу? – удивилась Вера. – А ты?
Ты же живешь одна.
– Я учусь. И потом...
Год назад умер ее отчим. Он пил, и с ним было
трудно. Но чтобы уйти из дома? Он бы ее убил. А может, в Самаре просто некуда
было идти. Когда ей исполнилось семнадцать, она уехала в Москву, а родителям
сказала: «Закончу Литературный институт – буду писать книги, а тут можно от
скуки умереть. Если не пустите, буду пить – тогда узнаете. Вы этого хотите?»
Отчим страшно ругался, а мать плакала, но отпустили – потому что в Москве
все-таки перспективы. А что Самара? Правда, профессию Нина выбрала бестолковую,
но это ничего – будет, как Александра Маринина, писать книги. В школе Нина вела
в стенгазете рубрику «Забавные истории», и, надо же, так ловко у нее выходило.
И откуда это у нее?
– Вера, подумай.
– Я уже подумала. Можно, я у тебя останусь?
Хотя бы на одну ночь – я сейчас не могу его видеть.
– Остаться ты можешь, – сказала Нина. –
Пожалуйста, оставайся – живи сколько нужно: соседку отчислили – койка свободна,
а комендант – мой друг. Но ты должна подумать. Иди домой – вы помиритесь, и
завтра ты даже об этом не вспомнишь. А жить на что будешь? – сообразила Нина. –
У тебя деньги есть?
– Нина, – сказала Вера решительно, – если ты
не разрешишь мне остаться, я буду ночевать на улице. Я его ненавижу. А деньги у
меня есть: я иногда беру у мамы переводы.
– Вера, ты должна подумать.
– Я уже подумала.
– Тогда я иду ставить чайник, – сказала Нина.
- Вдвоем все-таки веселее. Я сейчас.
Нина взяла чайник и вышла, а Вера осталась
одна в пустой комнате с обшарпанными обоями и люстрой, засиженной мухами.
Занавесок на окнах не было, а на кроватях – их тут было две – лежали тусклые
зеленые покрывала. У кровати стоял письменный стол, заваленный книгами и
тетрадями и заставленный банками и разной снедью. У окна – другой письменный
стол, но на нем, кроме настольной лампы, ничего не было – наверное, соседка
уехала недавно.
Нельзя сказать, чтобы комната выглядела уютно,
но тут было хорошо, потому что в спертом воздухе витал дух свободы, потому что
у каждого предмета имелась своя история – будь то зачитанный до дыр учебник или
старый стул, на котором кто-то нацарапал: «Хамы! Это мой стул!»
Нины долго не было. Наконец она вошла с
дымящимся чайником в руках.
– Ждала, пока закипит, – объяснила Нина, а то
свистнут.
– Свистнут? – удивилась Вера. – Чайник?
– Чайник, – передразнила ее Нина. – У меня
однажды сковородку украли – вместе с яичницей. Тут надо держать ухо востро.
– Смешно, – улыбнулась Вера. – Кому могло
прийти в голову украсть яичницу?
– Когда есть хочется, еще не такое придет в голову.
У моей соседки украли кастрюлю супа – целую кастрюлю, представляешь?
– Нет, не представляю.
– Завтра, – сказала Нина, – поговорю с
комендантом, чтобы выписал тебе пропуск. – Значит, я остаюсь?
– А мама? Ты позвонишь домой?
У Нины был опыт. И Вера решила во всем
полагаться на нее. Ей было не у кого спросить совета. Ей было некуда идти. А
Нина старше и всегда знает, что делать.
– А что сказать? – спросила Вера.
– Скажи, что ты жива. Их нужно предупредить,
пока они не подняли на ноги милицию. Телефон на лестнице, у лифта.
– А ты не сходишь со мной? – попросила Вера.
Трубку сняла мама.
– Вера! Вера, это ты?!
Вера заслонила трубку ладонью.
– Это мама, – сказала она шепотом. – Что
говорить?
- Главное – не говори, что ты у меня.
– Мама, это я.
– Скажи что ты у друзей, – объяснила Нина.
– Мама, со мной все в порядке. Я у друзей.
– Какие друзья? Вера, десять часов!
– Я не приду, – сказала Вера. – Я останусь
тут.
– Вера!
– Извини.
И она положила трубку.
Все кончено. У нее больше нет дома. У нее
никого нет. И пускай. Только маму жалко. Мама невиновата. Но она туда не
вернется – никогда.
– Я его ненавижу, – тихо сказала Вера. –
Ненавижу.
5
Ночью Вера видела сон: она бродила по
незнакомому городу, заглядывала в пустые окна, звала кого-то. Она заблудилась.
Узкая улица петляла среди домов. Нет, это были не дома, это была глухая стена
из красного кирпича – по одну сторону улицы и по другую: ни окон, ни дверей, ни
арки, куда можно свернуть. Впереди, насколько хватало взгляда, не было ни души.
Ей показалось, что кто-то идет за ней следом, – Вера обернулась: трое в красных
трико стояли поодаль. Однажды она ходила с классом в театр: там был человек в
красном трико – он изображал духа огня. Но их было трое. Стоит сделать шаг, и
они бросятся в погоню. Она побежала что было сил но ноги не слушались. Сейчас
они ее схватят, сейчас...
