– Ну всё, я погнал! До встречи, Хедвиг!
Хедвиг машет ему в ответ. Как раз, когда Тони поворачивает ручку газа, Хедвиг вспоминает, что хотела его кое о чём спросить.
– Тони! Тони!
Тони отпускает газ.
– Ты будешь проходить конфирмацию?
– Ага, – отвечает Тони. – Через две недели. Мамаша дико рада.
И выруливает со школьного двора, оставив за собой лишь несколько лихих следов на гравии.
– Везёт же тебе, Хедвиг, – вздыхает Эллен. – Какой у тебя крутой двоюродный брат!
– Ага! – поддакивает Карин.
Хедвиг и Линда долго стоят у забора и смотрят вслед Тони.
– Знаешь, что я решила? – говорит Линда.
– Что?
– Когда я вырасту, я буду раггаром. По-настоящему.
Помолчав немного, Хедвиг кивает:
– Я тоже.
Да, когда Хедвиг и Линда вырастут, они станут раггарами, точь-в-точь как Тони. И будут носить джинсовые жилетки и чёрные деревянные сабо, а мопед у них будет общий, розового цвета и с разными ручками – зелёной и красной. Один на двоих, как полагается друзьям. И они дают друг другу торжественную клятву.
Макс-Улоф больше не сердится
Лето приближается гигантскими шагами. Совсем скоро в высокие деревянные двери школы постучатся летние каникулы. Крыльцо украсят молодыми берёзками, дети наденут нарядную белую одежду, и колокол на церкви в Хардему зазвонит, возвещая о начале десяти длинных, свободных от учёбы недель.
Но сначала Хедвиг поедет в другую церковь, ту, что находится в Хакваде, потому что всю семью пригласили к Тони на конфирмацию!
Тони предстоит сделать шаг навстречу взрослой жизни. Когда мама паркует синий «сааб» возле церкви и они выходят из машины, с неба шпарит горячее солнце. Но в церкви прохладно. Стены сложены из толстого холодного камня.
На скамье впереди сидят Ниссе и Бритт. Бритт кусает ногти. Вдруг Тони опозорится! Вдруг он споткнётся и нырнёт головой в купель или обзовёт священника индюком. Это будет полный провал.
Двери закрывают. С балкона звучат первые звуки органа. Священник выглядывает из сакристии, и длинной вереницей появляются все те, кто сегодня пройдёт конфирмацию. На них длинные белые сорочки, почти как в день святой Люсии. Но не совсем. На головах молодых людей нет длинных колпаков, а во главе шествия нет Люсии с красной лентой на талии. Вместо Люсии впереди шагает Тони, зажав в своих кулачищах крест.
Бритт так счастлива, что поднимает руку и машет ему. Тони растерянно машет ей в ответ, чуть не уронив крест на землю. Но, опомнившись, успевает его подхватить. Бритт бледнеет. Она хватается за лоб, а потом опускает голову на плечо Ниссе.
Молодые люди садятся на стулья перед публикой. Священник начинает говорить. Пока слова эхом гуляют по церкви, Хедвиг озирается по сторонам. Вдоль стен стоят деревянные ангелы. Руки у всех отвалились, выглядят ангелы так, будто их притащили сюда со свалки. На лицах грусть, источенная червями древесина рассохлась.
Рассохнешься тут, если вот так целыми днями стоять и слушать проповеди. Хедвиг уже кажется, что прошло слишком много времени. Она и не думала, что конфирмация – это так надолго.
Но вот священник закончил речь, молодые люди тоже что-то сказали, и теперь пора причаститься. Каждому дают небольшое печеньице и глоток вина, чтобы напомнить о последней трапезе Иисуса Христа, которую он съел перед тем, как его распяли на кресте.
Молодые люди опускаются на колени и открывают рты. Угостив всех, священник спрашивает, хочет ли кто-то ещё причаститься. Бритт и Ниссе встают. Хедвиг – тоже. Она любит печенье и не слышит, что мама шёпотом велит ей остановиться.
Священник смеётся, когда Хедвиг протягивает руку.
– Пожалуйста.
Хедвиг откусывает. Но на печенье совсем не похоже. По вкусу больше напоминает бумагу. Даже хуже. Маленький кусочек во рту разбухает, превращаясь в склизкий комок. И наконец проскакивает в глотку, как червяк.
Но в руке ещё много осталось. Хедвиг смотрит на священника. Он улыбается. Ему, наверно, кажется, что ничего изысканней этих печений и быть не может.
– Я на потом оставлю, – бормочет Хедвиг. И, положив печенье в карман, бежит к маме и папе.
– Это только для тех, кто прошёл конфирмацию, – шепчет мама. – Только тогда можно причащаться
[3].
Хедвиг сглатывает, пытаясь прогнать неприятный вкус. Уж она-то постарается как-нибудь обойтись без конфирмации!
Все запевают, и подростки снова выстраиваются вереницей. Наконец всё закончилось! Когда Тони проходит мимо, Хедвиг слегка дотрагивается до него.
– Привет, Тони, – шепчет она.
Тони улыбается.
– Как там Альфонс, всё нормально? – спрашивает он.
– Да! – отвечает Хедвиг, потому что после визита Тони Альфонс стал как шёлковый.
Тони уходит.
– Это вы о чём? – шепчет мама. – Что он имел в виду?
– Да так, ерунда, – говорит Хедвиг. – Секрет.
Под сиплые звуки органа они выходят на улицу. Солнце приятно согревает лицо. Возле церкви стоят Бритт и Ниссе и восхищаются новым рабочим местом Тони. Каждый день, кроме выходных, на протяжении восьми недель ему нужно будет вставать в шесть утра и поливать цветы на всех церковных могилах. Это для того, чтобы расплатиться с владельцем сгоревшего гаража.
Мама прокашливается:
– Ну а теперь, когда ему придётся каждый день так вкалывать, по вечерам можно, наверно, и на мотике погонять?
Можно, считает Бритт. Раз Тони даже конфирмацию прошёл, значит, не такой уж он дурачок.
– Да, – соглашается Ниссе, который тоже когда-то гонял на мопеде. – Если в твоих жилах течёт кровь раггара, без свободы тебе никак.
Мама подмигивает Хедвиг, и семья направляется к синему «саабу». Они едут домой, за окном зеленеют холмистые хаквадские луга.
На лугу в Энгаторпе стоит Макс-Улоф и молчит, словно воды в рот набрал. Завидев «сааб», он слегка навострил уши: интересно, где они были.
– Мы были на конфирмации! – говорит Хедвиг и протягивает печенье, которое осталось у неё в кармане. Колючей проволоки больше нет, теперь пастбище ограждает только старый забор.
Макс-Улоф медлит. Морда слегка подёргивается. Он делает несколько шагов, опять останавливается. Неуверенно поглядев на Хедвиг, обнажает зубы и хватает печенье. Потом пятится назад. И вот уже печенье лежит у него в животе.
– Понравилось? – говорит Хедвиг. – Ну и чудак же ты, Макс-Улоф. Никогда ещё таких не встречала.
