Хедвиг тихо отвечает: «да», «нет», «да». Руки болят, на кулаках ссадины. Почему-то никто не говорит о том, что дразниться и кричать «ослиха» тоже нельзя.
Под конец учитель велит ей сходить к медсестре и извиниться перед Альфонсом, который лежит там с белым бантиком на носу и плачет.
Хедвиг медленно встаёт. Опять это слово «прости». Самое трудное слово, которое она знает.
Только сейчас всё в сто раз сложнее! Почему это она должна просить прощения, а не Альфонс? Ведь это она ходила по двору, как последняя дурочка, когда все остальные бегали за ней и смеялись.
Ни за что на свете! Хедвиг хлопает дверью, быстро одевается и уходит. Учитель что-то кричит ей вслед, но она уже далеко.
Под ногами ещё лежит белый красивый снег. Но там, где проходит Хедвиг, на земле остаётся длинная и злобная вереница коричневых следов. Гадские задиры, которые дразнят других! Гадские учителя, которым плевать на справедливость! Чтоб вы все провалились!
Хедвиг идёт в лес и сидит там до конца уроков в своей тонюсенькой курточке. Иногда она с размаху пинает камень или дерево. Иногда из глаз льются слёзы. Когда подъезжает автобус, она пулей влетает в дверь. Она ни с кем не разговаривает. Всю дорогу до дома сидит, прижавшись лбом к стеклу. Стекло холоднющее, но голова кипит.
На засыпанном снегом компосте стоит Макс-Улоф и орёт на всю округу. В стойло он идти не хочет, он предпочитает мёрзнуть на улице.
– Почему ты такой глупый?! – кричит Хедвиг. – Ненавижу тебя!
И тогда Макс-Улоф замолкает. Он долго смотрит на неё своими узкими глазками. Потом разворачивается и уходит. На кончике хвоста болтается ледышка.
Макс-Улоф пропал
Вечером кошки ложатся у батареи и засыпают. Дребезжащий звонок телефона будит их, они поднимают головы и недовольно потягиваются. Мама бежит отвечать. Хедвиг и папа сидят на диване, молчаливые, как два мертвеца. Только телевизор тарахтит про всякую чепуху. Сегодня ночью ожидается снегопад, сообщает дикторша.
Когда мама возвращается в гостиную, лицо её бледно, а губы сжаты. Она выключает телевизор. Папа удивлённо смотрит на неё.
– Звонил учитель, – говорит мама, пристально глядя на Хедвиг. – Знаешь, что он рассказал?
Хедвиг пялится в телевизор, хотя экран погас.
– Да, – шёпотом отвечает она.
Мама подпирает руками бока.
– Альфонс попал в больницу со сломанным носом.
– Да, но он меня дразнил.
– ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО МОЖНО ДРАТЬСЯ!
Хедвиг молит.
– ДРАКОЙ НИЧЕГО НЕ ДОБЬЁШЬСЯ!
Рот Хедвиг сжат, как будто губы зашили иголкой с ниткой.
– И убегать тоже нельзя! – продолжает мама. – Если учитель сказал попросить прощения, значит, надо это сделать! Обещай, что никого и никогда больше не будешь бить!
Слёзы текут по щекам. Хедвиг скрещивает руки на животе.
– Хедвиг, милая, – говорит мама. Её голос снова звучит мягко. – Что он такого сказал?
– Он сказал «ослиха».
Проходит три секунды, не больше. Папа вскакивает и выбегает из комнаты. Дверь в каморку захлопывается.
Он долго сидит там один. Десять минут, двадцать, почти полчаса. Потом дверь открывается.
– Хедвиг, подойди ко мне, пожалуйста.
Хедвиг сползает с дивана и входит в каморку. Папа сидит за столом. Он грызёт большой палец и не знает, как начать.
– Вот как, ты сегодня подралась, – в конце концов выдавливает он. – Я и не думал, что ты на такое способна.
Хедвиг напряжена до предела. Больше упрёков она не вынесет. Если папа скажет что-то ещё, она умрёт.
Но папа гладит её шершавой рукой по щеке. В глазах блестят слёзы.
– Прости, – говорит он.
Что? Хедвиг ничего не понимает. Она думала, он злится на неё из-за драки и всего этого вранья. Думала, он в бешенстве оттого, что она стыдится Макса-Улофа!
Нет, признаётся папа, ему самому стыдно. Стыдно, что он вообразил, будто осёл может заменить лошадь. Это он виноват, что Хедвиг начала врать в школе. Поэтому он так долго молчал.
– Прости, креветочка, – повторяет он и обнимает её.
Его руки большие и тёплые. Волосы Хедвиг цепляются за щетину. Сидеть так очень хорошо.
Но потом он вдруг резко встаёт. Он сейчас же поедет к Карлу-Эрику и снова попросит у него прицеп. Он вернёт Макса-Улофа Пэрсону, потому что не может больше видеть эти страдания!
Папа сбегает по скрипучей лестнице. Кошка Гавана спускается за ним, и скоро Хедвиг слышит, как папа широкими решительными шагами выходит на улицу, в зимний вечер.
И ей сразу становится ясно, что это неправильно. Нельзя отдавать Макса-Улофа. Он должен остаться здесь, в «Доме на лугу», и пусть орёт и капризничает сколько хочет. Она не сможет смотреть, как его увозят к злодею Пэрсону, а всё только потому, что она от него отказалась!
Хедвиг суёт ноги в ботинки и выбегает на улицу. Уже темно. По-декабрьски темно.
Папа остановился на полпути к машине. Он смотрит на пастбище.
– Не увози Макса-Улофа! – кричит Хедвиг. Она догоняет папу и тянет его за руку.
Папа не отвечает. Он смотрит так, словно не верит своим глазам.
И тут Хедвиг понимает, что случилось.
Макс-Улоф пропал. На пастбище никого нет.
Да, длинноухий уродец сбежал. Забор погнут, он переступил через него и убежал в лес. И Хедвиг знает почему. Потому что она сказала ему «я тебя ненавижу». Как она могла сказать такое, да ещё Максу-Улофу, которого никто никогда не любил!
Папа зовёт и приманивает его:
– Макс-У-уло-оф!
Хедвиг закрывает глаза и думает: милый добрый Боженька, сделай так, чтобы Макс-Улоф вернулся. Если ты вернёшь его, я стану самой внимательной хозяйкой на свете и буду каждый день давать ему по кусочку сахара.
Но Макс-Улоф не идёт. Только снег идёт. Толстые пухлые хлопья бесшумно падают на землю. Маленькие непослушные ослиные следы на глазах засыпает снегом. А когда они исчезнут насовсем, то, без всяких сомнений, пропадёт и Макс-Улоф.
Каникулы
Жил-был осёл. Он влачил жалкое, унылое существование в старом и ветхом стойле. Однажды вечером, когда он спал, к нему вбежала женщина в юбках, задранных до колен. Она была толстая, как бочка, и с ней был её муж. А теперь угадайте, что она сделала! Она упала на солому и стала кричать так, что осёл не на шутку перепугался. Вскоре на соломе появился ребёнок. Это был Иисус Христос.
