Фантомы, порожденные манией величия Силвейры, не проникали через стену, воздвигнутую Амандой между собой и миром, но до нее дошла весть, что ее соперница Селена вышла замуж за Билли. Эту весть принесла ей Илда. Она рассказала, что в один и тот же день Артурзинью скрепил два брачных договора: Лижии и Гуту, Билли и Селены.
И еще Илда сказала дочери, что в этот же самый день совершилась и еще одна свадьба и произошла она в тюрьме — Жуди и Тадеу скрепили свои отношения браком, потому что Жуди ждет ребенка.
Будто живая вода подействовали эти вести на Аманду. Утраченный вкус к жизни вернулся к ней, она стала ждать. Ждать каких-то изменений. Перемен, которые должны были наступить и для нее, Аманды. Разве не произошло наконец то, чего она добивалась так долго? Ради чего не жалела себя? Из-за чего попала в тюрьму? Она наконец-таки разлучила Селену и Шику, и Шику должен был непременно вернуться к ней. Ведь вернулась же Жуди к Тадеу, поженились же они в тюрьме!…
Однако кто не знает, что ожидание, которое поначалу взнуздывает и подстегивает человека, потом изнашивает и изнуряет его?
Обессиленная ожиданием Аманда однажды поняла, что ее жизнью отныне и навсегда будет пустота, и в этот день она правой рукой перерезала вены левой…
…Очнулась она в тюремной больнице, и рядом с ней снова сидела монахиня в белом чепце и коричневой рясе. Она перебирала четки и, увидев, что Аманда пришла в себя, громко возблагодарила Господа за милость.
— Ты видишь, Он не хотел, чтобы ты погубила навечно свою душу. Он не дал тебе умереть. Хвала милосердному Господу, — торопливой скороговоркой повторяла монахиня.
А Аманда вновь прикрыла глаза.
Прошло несколько дней, силы прибывали, но она пока еще не ходила, больше лежала. Да и куда ей было ходить? Она, может быть, и пошла бы куда-нибудь. Но куда?
— Ну как наша больная, сестра Селеста? — вдруг раздался приятный мужской голос, и у постели Аманды сел на табуретку священник, падре Эстебан. — Я вижу, что ей гораздо лучше.
— Вы пришли, чтобы взглянуть на меня? — враждебно спросила Аманда. — У вас нет других, более важных дел?
— Вы самое важное из моих дел, дитя мое. — Священник пристально и проникновенно смотрел на Аманду. — Вы ведь католичка?
— Я — преступница, — ответила Аманда. — Я опасна для общества, и вы прекрасно это знаете. Зачем же задавать мне нелепые вопросы?
— Я не спрашиваю о ваших грехах, я спрашиваю: католичка вы или нет? — ласково ответил священник.
— У меня слишком много того, что вы именуете грехами, поэтому все остальное не имеет значения, — прошептала Аманда, и в ее голосе падре Эстебан услышал отчаяние, которое есть первый шаг к раскаянию.
— Главное — это ваша душа, Аманда, ваша бессмертная душа, — вступила в разговор сестра Селеста, — не отвергайте помощи, и вас спасут.
— Моя душа, если только она не приказала долго жить, сделалась калекой и уродкой, — с вызовом сказала Аманда. — Я приказывала убивать… я сама почти что всадила нож — о Господи! — в беременную женщину, потому что ненавидела ее! Ненависть выжгла во мне душу, потому что мой муж влюбился в эту женщину и решил к ней уйти. Мало этого, я связалась с человеком, который… я не знаю, что за чувство питал он ко мне, но оно не было похоже на любовь, я это знала точно, и все-таки связалась с ним! И после этого вы продолжаете считать, что у меня есть душа, что она у меня бессмертна? Если бы это было так, это было бы ужасно!
Глаза Аманды расширились и с ужасом смотрели на священника.
Падре Эстебан с сочувствием и любовью смотрел на кающуюся. Она еще не подозревала, что кается, но грехи тяготили ее, устрашали и ужасали, и она мечтала избавиться от них.
— Я не считаю, я убежден в бессмертии твоей души. Но ты так и не ответила мне, католичка ли ты?
— Да, я приняла таинство крещения и потом училась в католическом колледже, — наконец ответила на вопрос священника Аманда. — Но неужели вы считаете, что мои преступления не так велики?
— Разве мне судить тебя за твои преступления? У нас один Судия. Я пришел к тебе за помощью.
— Чем же я мoгy помочь вам, святой отец? — В голосе Аманды не было столь свойственной ей иронии, одна только растерянность.
— В больнице умирает женщина, она попросила меня прийти к ней и причастить ее. Обычно мне помогает сестра Селеста, но сегодня она занята, и я прошу тебя помочь мне, Аманда.
В знак согласия Аманда наклонила голову.
Как ни странно но после того как она высказала все, за что, по ее мнению, от нее должны были все отшатнуться, отвернуться с презрением и гадливостью, ей стало легче. От того, что она это высказала, а не от того, что священник не отшатнулся. Кто он был ей, этот священник? Она сама себе была судья.
И вот они идут по длинному тюремному коридору, а потом через дворик. Ласковый ветерок коснулся щеки Аманды, она вдохнула запах цветов. Сколько времени прошло с тех пор, как она сидит в тюрьме?
Сколько не видела цветов, не слышала пения птиц? Оказывается, она соскучилась по небу и солнцу. Оказывается, ей еще хочется жить…
Они подошли к изможденной женщине, лежащей на кровати.
— Как хорошо, что вы пришли. — Женщина слабо улыбнулась. — И ваша помощница такая молоденькая. Так приятно смотреть перед смертью на молодое красивое лицо.
— Ее зовут Аманда, что означает «предназначенная любви», а тебя Лусия — «свет», так пусть осенит ваши души свет любви, давайте помолимся вместе, дети мои.
Священник опустился на колени и принялся читать молитву:
— Отче наш! Сущий на небесах…
Ему вторила Лусия, и Аманда заплетающимся языком принялась повторять давно забытые слова молитвы, которую повторяла только в детстве. И вдруг будто светлое облако спустилось прямо на нее. Она подняла глаза, но не могла смотреть на ослепительный свет, льющийся прямо с неба. Но туда, прямо к этому свету, поднималась помолодевшая, счастливая Лусия…
— Что со мной было? — спросила, открывая глаза, Аманда.
— Ты потеряла сознание, дочь моя, — ответил ей падре Эстебан. — А Лусия закрыла глаза навеки
— Я видела, она полетела на небо, — сказала Аманда. — А она тоже была такой, как я…
— На земле нет безгрешных, — со вздохом сказал священник.
Лусия лежала со сложенными на груди руками, и на лице ее застыла улыбка.
Аманда встала на колени, припала лбом к краю кровати и горько заплакала. Прошло еще несколько дней, и Аманда попросила падре Эстебана исповедать ее.
— В детстве отец казался мне самым прекрасным человеком на земле, — начала она, — самым добрым, самым умным. А потом он оказался дурным человеком. Но я не хочу никого винить. Я могла бы, если бы захотела, стать не похожей на него. Мама у меня очень добрая и достойная женщина. Она делала все, чтобы вырастить меня хорошим, порядочным человеком. Я была приемной дочерью, но она любила меня искренне и по-матерински. Она любит меня и сейчас точно так же, как любила в детстве. Но меня и в детстве привлекало к себе то, что неправильно. Я жила будто во сне. Мне всегда казалось, что я иду по краешку пропасти, от которой нужно уйти, но в глубине ее, на самом дне, что-то звало меня и манило. Я всегда выбирала зло, в моей судьбе мне винить некого. Замуж я вышла по любви за хорошего и доброго человека и сама разрушила свой брак. Я всегда жила ненавистью. Ненавидела Зе Паулу и убила его. Убила медсестру Фриду и обвинила в ее гибели свою сводную сестру Селену, которая забрала у меня мужа. Из ненависти я жила и с тем человеком, который по временам мне казался моим отцом.
