– Какие будут указания?
– Том, покажи, где им расположиться в квартире. Конец связи.
– Хорошо, – повесил он трубку.
Через мгновение Том наблюдал за шеренгой, которая двигалась стройно в мою квартиру, а сосед все давал консультации:
– Том, только имейте в виду, они путаются порой местами, меняя общий ход мысли. И вот еще что, «одиночество» – оно очень уж капризное, ему нужно особое отношение.
– Думаю, мы разберемся, – пересчитывал их хвостом кот, закрывая дверь.
Он отвел словам угол спальни, те расселись в самом углу ковра.
– Сидеть тихо, не бегать, не прыгать, хозяин придет – погуляет с вами, – лег он и задремал перед ними.
Три дня прошли бурно, я выходил на улицу с этим детсадом гулять, люди видели «как мне все надоело, хочется побыть в одиночестве» и не лезли в душу. Лишь однажды отказались пойти гулять «все» и «побыть». Я вышел с «как мне в одиночестве надоело, хочется». В этот день ко мне подошла незнакомая девушка, погладила милых зверюшек и меня заодно. Вечером я пригласил ее на свидание, а еще через неделю она переехала к нам с вещами, вся. Слова, как и обещал, забрал одинокий сосед. С девушкой у него, видимо, не заладилось, не обручилось. Позже я встречал бедолагу, что прогуливался с той же фразой: «Как мне все надоело, хочется побыть в одиночестве».
– Еще кофе? – вдруг разбудил меня теплый голос Танечки.
– Да, пожалуй, – встрепенулся я, провожая ее взглядом:
«Как много зависит от компании, от тех, кто тебя окружает. Один неверный шаг, один неверный, и окружение из защиты может превратиться в настоящий плен».
Большая разница, или Платье на спинке стула
Вторник отдавал понедельником. Любви в нем было мало, сплошная дружба. Курить я бросила, кофе в меня уже не лез, обсуждать очевидное надоело, в общем, дружить сегодня не хотелось. Но тут позвонила Лара, я могла отказать кому угодно, даже Марлону Брандо, но только не ей. Жизнь ее была красива, но несчастна, подобно дорогой картине музея, которой хотелось любоваться, но не хотелось украсть, чтобы повесить дома.
– Привет, чем занимаешься?
– Как обычно, хочу сделать все и сразу.
– А что мешает?
– Все и сразу.
– У тебя там гульба какая-то. Гости, что ли? – спросила Лара.
– Нет, какие гости? Комедия французская.
– Французская? Это хорошо. Я всегда хотела быть француженкой, жить в Париже. Плевать на все проблемы с Эйфелевой башни. Работать кем захочу и когда захочу, снимать с себя все, когда приспичит, не боясь упасть на самое дно. Что же в итоге, сейчас в моей жизни нет ничего, кроме работы. Потому что даже сын – это работа. Как же я тебе завидую, тебе не надо работать, ты вся такая безработная, домашняя. Твой дом – это твой бог.
– Ну ты меня вознесла. Бог – это система, которую ставят людям, чтобы облегчить боль.
– Макарова в своем репертуаре. Хватит умничать. Хотя в одном ты права, с Богом жить легче. Да, я это понимаю, но мне все чаще кажется, что я родилась безбожницей. Меняю дома и мужчин.
– Как перчатки.
– Ага, а зимой, как варежки.
– Ты ненормальная.
– Это правда. Я не знаю, что такое норма. Может, ты знаешь? Что значит быть нормальной?
– Не знаю, быть нормальной – значит быть счастливой.
– В этом смысле я очень далека от нормальности. Я не могу сказать, что я несчастна. Счастье, оно как море, как волна, придет, накроет и сгинет, бросит тебя одну на пляже в мокром купальнике. Сиди, жди следующей, – вздохнула Лара.
– Это больше похоже на меланхолию.
– Точно, правильное слово. Меланхолия знакома мне больше всех прочих чувств.
– И давно с тобой такое?
– Мне кажется, с того момента, как я начала работать. Вообще, у меня складывается впечатление, что я родилась вкалывать, а не отдыхать.
– А когда ты начала? – рассмеялась я шутке. Мне нравился Ларин легкий ненавязчивый юмор. Он не ущемлял собственного достоинства и приводил в чувства.
– Еще в школе. Это была работа над собой.
– Я помню, как ты в одиннадцатом побрилась, после того, как тебя бросил Гера. До сих пор не могу понять, почему он так поступил. Ты же была красавицей.
– Думаю, причина всему – слишком короткая юбка Светки, – хихикнула Лара.
– Какая пошлость. Кстати, где она сейчас?
– Без понятия. В общем, она-то здесь ни при чем. Слишком короткая юбка на выдающихся ногах – это не пошлость. Пошлость – когда тебе звонят из туалета и говорят, что любят, а после этого возвращаются в бар слюнявить другую.
– Ты мне этого не рассказывала.
– Не хотела травмировать душу отличницы. Как же мне его тогда хотелось убить. Хорошо, что не убила, – рассмеялась Лара.
– Иногда убить проще, чем выкинуть из головы.
– Да, так бы мне вообще никогда не удалось выкинуть его из головы. А все эти эксперименты над собой, это был протест, мне хотелось встать на место того парня. И буквально в один момент я научилась всем этим трюкам, которые помогают привлекать внимание к себе, и о которых я до того момента вообще не знала. Ну ты же умная, знаешь, что за всем этим стоит?
– Любовь?
– За всем этим стояла месть. Месть тому мудаку Герману, который так некрасиво ушел из моей жизни.
– Это ты сейчас так говоришь. А тогда тебя саму чуть из школы не выгнали.
– Лучше бы выгнали. Слишком среднее образование, – пошутила Лара.
– Знала бы ты, как я тебе тогда завидовала, да и сейчас завидую. Ты такая свободная. Смотрю в Инстаграме, все стареют, ты нет. Ты всем нравишься, как ты это делаешь?
– Я делаю так, как нравится мне.
– Не заставляй меня завидовать.
– Нет, как можно, порядочную женщину, никогда.
– Просто ты самодостаточная, тебе и одной хорошо. А вот когда я одна, будто чего-то не хватает.
– Да брось ты. У меня один недостаток. Я делаю, что хочу, – перехватила трубку Лара.
– Вот и я о том же. Поэтому от тебя всегда пахло сексом, а не супом.
– Стоило только побриться, – рассмеялась Лара.
– Где?
– Где, где, наголо. Я рада, что чувство юмора в тебе не угасло.
– Юмора, может быть, в остальном мне до тебя, как до Луны.
– Только не вздумай бриться, – снова рассмеялась Лара, одной рукой держа трубку, другой играясь с кошкой.
– Думаешь, поможет?
